На войну с Украиной массово вербуют заключенных российских тюрем. Сестра одного из них рассказала, как пытается вернуть своего брата с войны.
На войну в Украине частные военные компании завербовали не менее трех тысяч заключенных из российских тюрем. Такую цифру в интервью DW приводила директор фонда “Русь сидящая” Ольга Романова. Одних заманивают крупными зарплатами от ста тысяч, других – помилованием через полгода службы. Руслану едва исполнилось 20 лет, ему оставалось сидеть меньше года по “легкой” статье. На него повлияли старшие по отряду и пропаганда из телевизора, который круглосуточно работает в тюрьмах, уверена его сестра Светлана.
Руслан осознал свою ошибку и хочет вернуться домой. Но случаев возвращения заключенных живыми с войны пока не было, говорят в “Руси сидящей”. DW приводит рассказ Светланы, которая хочет создать прецедент.
Имена героев изменены, лексика приведена в оригинале.
“Я была уверена, что он никуда не поедет”
Руслан чуть старше двадцати. Он приходится мне троюродным братом, так что росли мы не вместе. У него многодетная семья – кроме него, у матери и отчима еще трое детей. Руслан с ними не жил. У него самого отца уже нет. Мать вышла замуж, и они с новым мужем на пару любят прибухивать. То есть там нужны деньги.
В тюрьме он оказался второй раз. Оба раза по легкой статье с лишением свободы не больше, чем на 2,5 года. Первый раз это случилось, когда ему было 18 лет. В первый срок я к нему ездила на свидания по телефону через стекло, потому что он в следственном изоляторе. Передачки ему привозила. Чтобы попасть на свидание, нужно было с вечера занимать очередь. Я даже приезжала вечером на машине и спала в ней.
Весной я ему рассказала, что в Telegram-каналах ходят слухи о наборе зэков на войну. Говорили, что будут набирать тех, у кого тяжкие статьи и большие сроки. Напомнила ему, что у него легкая статья, осталось год посидеть, так что пусть даже не думает об этом. Он говорит: “Да, конечно, я же не дурак. За чьи интересы воевать? Плюс военные это те же самые мусора. А исполнять приказы мусоров я не собираюсь”. После этого я была уверена, что он никуда не поедет.
“Не хотелось, чтобы мой брат был оккупантом”
А 12 июля мне позвонила его мать и спрашивает, не звонил ли мне Руслан. Оказывается, он за пару дней до этого набрал ее уже из Ростовской области и попросил скинуть ее паспортные данные на номер в WhatsApp, что она и сделала. После этого от него ни слуху, ни духу.
На следующий день с утра я начала писать гневные письма с требованием срочно вернуть мне брата. Написала уполномоченному по правам человека, в прокуратуру РФ, в прокуратуру города. Куда я только не написала. Он же весной сказал, что не поедет.
Наверное, первое, что меня сподвигло бороться – мое отношение к этой ситуации между Россией и Украиной. Мне не хотелось, чтобы мой брат был оккупантом. Я каждой клеточкой своего организма против войны. Я думала, что его заставили, загипнотизировали. Или наркотики в еду подмешали, чтобы он уехал. Я не знала, что думать, поэтому хотелось его выдернуть.
Родственники заключенных “не очень активные”
Когда я нашла женщин, у которых так же пропали родственники, то выяснилось, что всем звонили последний раз в один и тот же день и тоже просили отправить их паспортные данные в WhatsApp. Примерно в начале июля в тюрьме, говорят, проходила вербовка. Набрали около 70 человек. Данные они все скинули и сидели, ждали.
В целом родственники не очень активные. Кто-то боится и поэтому не пишет. А большинство ждет обещанных денег. Мать Руслана тоже перестала меня поддерживать, когда получила за него 100 тысяч рублей. Правда, как потом выяснилось, он соглашался на 200 тысяч.
“Не боишься, что наркотики подкинут?”
Пока я активно пыталась вернуть брата в Россию и жаловалась в разные инстанции, со мной произошел странный случай. Мне испортили машину. Выглядело так, как будто отверткой пытались отжать стекло. А потом мне позвонил отец Кости Иванова, который был старшим в отряде Руслана. Он меня спросил: “А не получала ли ты какие-то приветы?” Я говорю, получала. “А не боишься ли ты, что тебе подкинут наркоту?” Я говорю, что боюсь, да. Но буду продолжать писать.
Раньше Руслану вообще фиолетово было – что Путин, что Навальный. Никогда ничем не интересовался. А в тюрьме он был совсем один. Наедине с теми, кто, наверное, ему на мозг капал, что это наш долг – освободить Украину от фашистов. “Поехали их бить. Ты чего, не мужик? Ты трус, что ли?” Я думаю, что там так было.
Ольга Романова в своих интервью рассказывала, что заключенных вербуют через старших. Может, этот Костя его и обработал? Может, у него зарплата была побольше. Не знаю много про него, но его отец рассказывал, что сын грезил идеей отправиться воевать. Да и сам отец вроде как ветеран боевых действий. Но я не знаю, какую он там роль играл и с какой целью мне звонил. После разговора с ним я ощущала какое-то давление. Я думала, что он с ними (представителями ЧВК. – Ред.) повязан как-то. Кстати, недавно Костя погиб.
“Он просит вытащить его с войны”
На днях Руслан объявился. Позвонил мне, когда подходила моя очередь к стоматологу, поэтому разговор был коротким, на три минуты. Он уже был в Украине. Я ему говорю: “Здорово, оккупант!” Он сначала не понял, переспросил. На второй раз понял. Я спросила, почему он за пару месяцев поменял свое решение не идти воевать.
Он ответил, что ему было скучно в тюрьме и он устал сидеть. Я пыталась надавить: “И поэтому ты решил взять в руки оружие и пойти в чужую страну, убивать граждан чужой страны?” Он что-то пробурчал, но я не разобрала. Очень плохо было слышно.
После этого мы еще несколько раз созвонились. Сначала он повторял, что все нормально, после чего я с ним очень жестко поговорила. Кажется, он осмыслил наш разговор. Скорее всего, он думал, что назад пути нет, и не хотел меня расстраивать – поэтому говорил, что все нормально. Теперь он просит вытащить его обратно. Сказал, что попросит мать больше не брать деньги. Конкретного плана, как его вернуть, у меня нет. Снова буду жаловаться в колонию и прокуратуру.
“Может, он и не поехал бы” в Украину
Сейчас я жалею, что после его первого срока отказалась ему помогать. Я ему тогда пообещала, что больше поддерживать не буду, если он еще раз попадется. Только одно письмо ему написала, когда он еще был в СИЗО. Весной он меня звал, чтобы я уже в колонию приехала на свидание. Но я отказалась. “Посиди теперь один”, – сказала. И мать к нему тоже не ездила.
Может быть, если бы я с ним общалась, возила передачки, приезжала на свидания… Может быть, он и не поехал бы, потому что у меня было бы какое-то влияние на него. А так, получается, я его кинула. Знать бы где упадешь – соломки бы подстелить.
Источник dw.com