Что происходит с женщинами в местах лишения свободы? DW поговорила с белорусскими правозащитниками и бывшими политзаключенными.
В Беларуси за решеткой находятся около 200 женщин-политзаключенных. Тяжелые бытовые условия, угроза нового срока, информационная блокада – далеко не все трудности, с которыми они сталкиваются, оказавшись в тюрьме.
“Одна из серьезных трудностей – лишение родительских прав. Прямо в колонию, например, приходит прокурор с письмом, что женщина под декрет №18 попадает, ее лишают родительских прав, детей отправляют в приют либо кто-то из родственников берет под опеку”, – рассказала во время онлайн-дискуссии: “Что происходит с женщинами в колониях и как должна выглядеть пенитенциарная система?” журналистка, создательница проект “Палітвязынка” Евгения Долгая.
Экс-политзаключенная: “Инкоммуникадо – это нарушение всех базовых прав человека”
Долгая отмечает, что таким образом, “через детей” женщин вынуждают, к примеру, писать прошения о помиловании. Если же политзаключенную лишают родительских прав, то после освобождения ей еще приходится выплачивать огромный долг по алиментам.
Просить о помиловании заставляют и угрожая новым уголовным сроком – за “злостное неповиновение требованиям администрации” (ст. 411 УК РБ). По ней уже осудили политзаключенных Полину Шарендо-Панасюк, Ольгу Майорову, Елену Гнаук, Викторию Кульшу.
Журналистка также обращает внимание, что с начала полномасштабной войны в Украине, белорусские политзаключенные находятся в информационной блокаде: письма, и то не всем, доходят только от родных. Какую-то информацию правозащитникам могут передавать освободившиеся сокамерники, но верифицировать ее сложно. Так, по словам Евгении Долгой, от нескольких источников стало известно, что у политзаключенной, члена президиума Координационного совета белорусской оппозиции Марии Колесниковой “очень сильные проблемы со здоровьем”, в том числе с артериальным давлением. “Ей не оказывают медицинскую помощь, она очень ослаблена”, – добавила Долгая.
“Инкоммуникадо – это нарушение всех базовых прав человека, конвенций, всего возможного, – считает участница онлайн-дискуссии, журналистка и экс-политзаключенная Ольга Лойко. – Я не представляю, в каком ужасе сидят люди, не зная, что происходит с их близкими. Может, у меня уже и близких никаких нет, потому что нет ни передач, ни писем, ни звонков, вообще ничего”.
По выражению Лойко, информационная блокада для политзаключенного – это “полная потеря себя во времени и пространстве”. Журналистка отметила, для нее в СИЗО одним из самых сложных было состояние “неопределенности”: “Идут месяцы, много месяцев и ты не понимаешь, куда это ведет”.
В любой мороз – в форменном платье
О тяготах заключения DW также попросила рассказать других бывших политических узниц. “Самое тяжелое это, конечно же, разлука с родственниками”, – вспоминает экс-политзаключенная по так называемому “Делу студентов” Татьяна Екельчик. Девушка отмечает, что по правилам, в колонии раз в три месяца полагается длительное свидание с родными, которое “может длиться от суток до трех”.
Но столько практически никому не разрешают, для тех, кто осужден по уголовным статьям дают двое суток, по политическим – только одни. “Это просто как издевательство на самом деле, – говорит Екельчик. – Я только встретилась с мамой и с самого начала уже тяжело, потому что уже готовитесь (расставаться – Ред.) Ужасно тяжело психологически возвращаться обратно, к обычной жизни в колонии, обратно в этот ад”. Девушка признается, что даже думала отказаться от таких встреч – “глаза не видят, сердце не болит”.
“И еще одно из самого ужасного это то, как калечатся женское здоровье в женских колониях”, – отмечает собеседница. По ее словам, круглый год, независимо от сезона, женщины в колониях должны ходить в форменном платье или юбке.
“Осужденные в колонии очень много времени проводят на улице. Когда нас, к примеру вели на работу на фабрику, 40 минут вся колония, все осужденные женщины, стоят на улице и ждут, когда их запустят на работу. С работы то же самое. Кроме того, два раза в день проверки, это тоже 20 минут нужно стоять на улице, в любую погоду, в любое время года”, – вспоминает экс-политзаключенная.
Кроме того, женщины по часу в день могут дежурить на улице, перед входом на территорию своего отряда: “Зимой, в любые морозы, в минус 20, в минус 15, там должна стоять какая-то женщина, естественно, по форме одетая. Это женщины, очень многие из них молодые, которые в будущем еще, возможно, захотят иметь детей. Просто в колонии гробят их здоровье страшным образом”.
“То, что сейчас происходит – медленное убивание людей”
“Тяжело, конечно, если у тебя критические дни. У меня из-за стресса вообще полгода ничего не было, потом, когда начались женские дни, болел живот так, что я глотать не могла”, – рассказывает бывшая политзаключенная, блогер Ольга Токарчук. По ее словам, во время месячных ей разрешали спать на нижнем ярусе нар (политзаключенные со статусом “склонного к экстремизму” могут спать только на верхнем – Ред.).
Токарчук вспоминает, что на душ заключенным давали 5 минут раз в неделю, ногти первое время в СИЗО она стригла хозяйственными ножницами, а подпиливала их камнем, найденным в прогулочном дворике.
Помимо бытовых тягот, собеседница отмечает сложные психологические условия: “У меня (в следственной тюрьме в Жодино – Ред.) было полкамеры девушек, которые работали на оперативника, которые сдавали, поэтому для меня там была позиция терпеть и молчать”. Там же политзаключенная попала в карцер, где, по ее словам, к ней относились, “как к человеку, который не достоин вообще жить на этом свете”.
Уже несколько месяцев с СИЗО находится мать Ольги, 63-летняя Ирина Токарчук. “То, что сейчас происходит – медленное убивание людей. Ты находишься в ШИЗО или в карцере, ты не получаешь писем, твои письма не доходят. Пишешь заявление на адвоката, родственникам говорят, что заявлений не было. Адвокат не может к тебе попасть”, – рассказывает об условиях для политических собеседница DW.
Она признается, что даже получая письма, думала, что о политзаключенных все забыли: “Представляете, что происходит сейчас? Ты сидишь в своих мыслях. И это не неделя, не две, а месяцами, а кто-то годами”.
Правозащитница: “Происходит разрыв социальных связей”
“В нарушение как международного, так и национального законодательства, переписка политзаключенных сильно ограничена: обычно письма доходят только от и к самым близким родственникам. Это создает информационный вакуум, происходит разрыв социальных связей “, – комментирует правозащитница ПЦ “Вясна” Марина Костылянченко.
Кроме того, по ее словам, за любую “провинность” женщин могут лишить звонков, свиданий с родными, очередной передачи или посылки, отправить в ШИЗО. А три и более “нарушений” в течение года могут привести к переводу политзаключенной в помещение камерного типа, в тюрьму или к добавлению срока (по ст. 411 УК).
Все заключенные, кроме женщин пенсионного возраста, людей с I или II группой инвалидности, должны в колонии работать. Как правило, женщины работают на швейном производстве. “По свидетельствам освободившихся, в цехах шумно, пыльно, от синтетической ткани возникают проблемы с кожей, общаться между собой запрещено, смены длинные и изнуряющие, нужно выполнять норму выработки. При этом заработная плата за вычетом коммунальных услуг, в счет погашения штрафа или иска, если таковые имеются, составляет в прямом смысле копейки”, – говорит Костылянченко.
Источник dw.com