Тем, что в России что-то отбирают, трудно удивить. После начала войны этим занялось государство. Поначалу это казалось проявлением мании контроля и форсирования давно объявленной «национализации элит». Эксперты выделяли несколько типов бизнесменов, у которых изымали активы. Чаще всего назывались три: «оппозиционеры», которые выступали против режима; «утратившие связь с Родиной» — живущие за рубежом или имеющие второй паспорт; те, кому не повезло владеть компаниями, связанными с ВПК, или просто теми, которые государство считает стратегическими. В 2023 году таких было 15, в прошлом — 5, говорил генпрокурор Игорь Краснов.
Всего в 2024 году Генпрокуратура обратила в доход государства имущество стоимостью почти 2,4 трлн рублей, докладывал Краснов. Недавно адвокатское бюро NSP подсчитало, что изъятые за последние несколько лет активы сейчас стоят 3,9 трлн рублей, «что доказывает широкие масштабы национализации». Считать можно по-разному, но очевидно, что примерно с конца прошлого года национализация стала набирать обороты, а жертвой может стать кто угодно. Одна из последних громких историй — «Южуралзолото» вице-спикера Челябинского заксобрания Константина Струкова, которое уже во время войны, в конце 2023 года разместило акции на бирже. Новости «суд удовлетворил иск о взыскании в доход РФ…» теперь появляются регулярно.
Что это может означать, объясняет ассоциированный исследователь Центра Дэвиса в Гарварде Андрей Яковлев, давно изучающий российские элиты и взаимоотношения бизнеса и власти.
Ранее Андрей Яковлев рассказывал о том, как менялся социальный контракт бизнеса и власти при Владимире Путине и как российский бизнес принял войну.
С государством не спорят
После дела ЮКОСа в течение почти 20 лет до войны передел собственности в основном выглядел как «спор хозяйствующих субъектов» (этой ставшей мемом фразой Владимир Путин описал отъем НТВ у Владимира Гусинского в 2001 году. — «Важные истории»): одна сторона привлекала людей в погонах и с их помощью отбирала активы, делясь с ними частью добычи. Это был стандартный вариант силового давления на бизнес с середины 2000-х до 2022 года включительно.
Война добавила к этому передел активов, принадлежавших уходившим из России иностранным компаниям. По сути, это было укреплением базы в элите и делалось в интересах тех групп, на которые Кремль опирается сейчас и планирует опираться дальше. Многие пострадали от санкций, включая приближенных Путина, и нужно было им это компенсировать. За счет активов ушедших иностранцев это было сделать проще всего.
Однако с лета 2023 года этот процесс распространился на активы российских собственников, у которых в силу разных причин было меньше возможностей защитить себя. В частности, это были предприниматели, жившие не в России (в том числе из-за политического давления на них) или уехавшие из страны после начала войны. Так были отобраны, например, химическая компания «Метафракс Кэмиклс» у жившего в США Сейфеддина Рустамова, крупнейшая в России макаронная фабрика «Макфа» у Михаила Юревича, автодилер «Рольф» у Сергея Петрова.
Но, как неоднократно заявлял Путин, речь не шла о национализации. Все эти активы потом, как правило, приватизировались и передавались в руки «близким товарищам» на выгодных для них условиях. «Метафракс Кэмиклс» досталась «Росхиму», близкому к братьям Аркадию и Борису Ротенбергам, «Рольф» Сергея Петрова — Умару Кремлеву, а «Макфа» передана в управление структуре государственного Россельхозбанка (который считается вотчиной клана Патрушевых). Посмотрим, кому она достанется, но отобранный у французов бизнес Danone за счет денег самой компании приватизировал назначенный управлять ей племянник Рамзана Кадырова.
В 2023 году изменился механизм, который стал использоваться для отъема собственности. Спор хозяйствующих субъектов остался в прошлом, речь пошла об угрозе для национальной безопасности и экономического суверенитета России в силу действий или бездействия нынешних собственников. Схема с таким безотказным аргументом радикально ускоряла процесс.
«Споры хозяйствующих субъектов» могли тянуться годами, даже если владелец был в СИЗО. Классический пример — братья Магомедовы, у которых их ключевой актив, Fesco, забрали спустя пять лет после их ареста, в 2023 году. Когда речь идет о нацбезопасности, вопросы решаются мгновенно. С подачи иска о национализации «Южуралзолота» до перехода акций в собственность государства прошло две недели.
Денег нет, так что держитесь!
То, что сейчас происходит — это закономерное продолжение процесса, начатого в 2023 году. Но у этого передела собственности есть существенные отличия от модели силового давления на бизнес и захвата активов, характерной для 2000-х или 2010-х годов, когда любой начальник отдела ФСБ или районный прокурор мог поучаствовать в рейдерском захвате. В отличие от прежней модели, национализация — это централизованный процесс, требующий согласования на самом верху. Необходимость такого согласования в какой-то мере ограничивала масштабы национализации, но сейчас этот процесс резко ускорился из-за объективного ухудшения экономической ситуации.
До середины 2024 года у Кремля было достаточно денег, чтобы по полной программе финансировать войну, покрывать социальные обязательства — не увеличивая расходы на них, но хотя бы индексируя их по инфляции, — и при этом давать ренты элитам в виде разных форм господдержки (помимо раздачи кусков собственности). Кроме того, быстрый рост экономики в 2023–2024 годах сам по себе создавал для элит дополнительный источник ренты.
Прошлой осенью стало понятно, что денег на всё уже не хватает. Бюджетом на 2025–2027 годы Кремль прямо заявил, что главное для него — финансирование армии и ВПК: военные расходы снова увеличивались — после роста на 70% в 2024 году. В конце 2023 года министр финансов Антон Силуанов называл бюджет на 2024–2026 годы «бюджетом победы»: вот мы еще раз сильно увеличиваем военные расходы, но зато потом сможем их сократить (на 2025 год их тогда планировали в размере 8,5 трлн рублей после 10,8 трлн рублей в 2024 году, а на следующий, 2026, год было заложено 7,7 трлн). Но года не прошло, как в бюджет-2025 заложили военные расходы 13,5 трлн рублей — уже без планов сколь-либо заметного их сокращения в 2026 и 2027 годах. При этом в реальности в 2022–2024 годы расходы на военные нужды всё время перекрывали план, но общий рост экономики и высокие цены на нефть давали правительству дополнительные источники их финансирования.
С конца 2024 года ситуация изменилась. Экономика стала тормозить («Важные истории» рассказывали о том, как из нее выжали всё что можно, и она возвращается в довоенный застой). Часть ренты, которую давал бурный рост, тает. Цены на нефть также ощутимо снизились.
Держатся не все
А вот напряжение в элитах растет. Насколько оно велико, показывает самоубийство Романа Старовойта. Люди в бюрократической элите реально устали, у них стресс.
Он начался с пандемией, 2021 год вроде бы дал небольшую передышку, но потом началась война, к которой они совершенно не готовились и которая им была не нужна. По моим разговорам с людьми в Москве, в начале этого года в бюрократической и бизнес-элите были большие надежды на Трампа — с ожиданиями хоть какой-то нормализации отношений с Западом. Но в силу жесткой позиции Кремля эти ожидания не оправдались.
В бизнесе ситуация не лучше, там настроения тоже могут вернуться в 2022 год. Многие были недовольны войной, но когда пошел быстрый рост, разговоры, как между Иосифом Пригожиным и Фархадом Ахмедовым (оба жестко критиковали войну), притихли. Теперь бизнесмены осознают, что тучное время заканчивается, и у них могут снова возникнуть вопросы, что это было и зачем им это надо?
При всем своем цинизме и оппортунизме нынешняя российская бизнес-элита и бюрократия достаточно компетентны, эти люди в 1990-е и 2000-е годы прошли огонь и воду, они понимают, как работать на российском рынке, у них есть команды. Именно усилиями этих людей путинская система сохраняла стабильность не только в последние три года, но и в предшествующие 20 лет — за что они и получали щедрые компенсации. Однако эти люди в рамках своего неформального контракта с Кремлем ни в коей мере не подписывались «умирать» за страну, за Путина или за идею. Они не про это. Теперь, когда у режима уже не хватает ресурсов на компенсации всем, такие люди, обладающие собственными ресурсами, становятся для режима фактором риска.
На фоне ухудшения экономической ситуации Кремлю нужно, чтобы вместо «попутчиков», способных «соскочить» при изменении обстоятельств, российская элита состояла из людей, которые могут быть менее компетентными, но при этом пойдут с Путиным до конца, поскольку крушение режима для них будет означать личный крах.
Залоговые аукционы 2.0
Поэтому решение начать большой передел собственности сейчас совершенно рационально. В бюджете пока есть деньги, но Кремль пытается играть на опережение. Когда экономика войдет в серьезный кризис, будет уже поздно. Если к тому времени в бизнесе останутся независимые игроки с миллиардными состояниями, с большими трудовыми коллективами, и они смогут, условно, доехать до Эмиратов и там о чем-то договориться, это будет очень опасно для режима.
Изъятие активов может происходить, например, в логике «залоговых аукционов». Перед выборами 1996 года ключевые активы, оставшиеся в госсобственности после массовой приватизации, за весьма небольшие деньги отдали предпринимателям, близким к режиму. Все участники этой схемы понимали: если Борис Ельцин проиграет выборы и коммунисты вернутся к власти, эти люди потеряют полученную собственность. Поэтому у них были все стимулы стоять за эту власть стеной и идти до конца.
Для повторения такой схемы в современных условиях активы надо сначала национализировать у тех, кто послабее, либо кого считают ненадежными. Майское решение Конституционного суда создало для этого правовую базу. Срок давности в приватизации отменен: он теперь отсчитывается с окончания прокурорской проверки, которая может выявить нарушения хоть 30-летней давности. Под этим как бы законным предлогом собственность можно спокойно отбирать. Например, у кого-нибудь из олигархов 1990-х годов.
С большой вероятностью новую элиту будут набирать среди бизнесменов «второго эшелона»
Сценарий может быть таким. Национализируются активы некоего олигарха стоимостью, условно, в триллион рублей. Государству от этого ни тепло, ни холодно: ими надо управлять, это головная боль — Минфин это прямо сказал. Наши госменеджеры, типа главы «Ростеха» Сергея Чемезова, — они скорее про то, чтобы просить денег у государства, а не приносить доходы в бюджет. Поэтому собственность не будут держать у государства, ее будут продавать — Силуанов уже заговорил о «большой приватизации».
Актив стоимостью триллион рублей можно продать в нужные руки, например, за 300 или 500 млрд. Госбанки типа Сбера или ВТБ охотно дадут на это кредиты под неформальные гарантии Кремля.
В сухом остатке доверенный бизнесмен получит актив за треть или полцены, но будет знать: если режим рухнет, он этот актив потеряет (те, у кого сейчас отбирают, ему всё вспомнят). Поэтому у него есть все основания идти с режимом до конца, если одновременно Кремль получит в бюджет несколько сотен миллиардов рублей. Это неплохие деньги, и при некотором масштабировании режим в такой логике вполне может протянуть еще несколько лет.
Элита 2.0
Путин провозгласил новой элитой «ветеранов СВО», но не они будут участниками таких сделок. Отдавать таким людям управление большим бизнесом опасно, ведь они могут его угробить. Многое уже отдали «друзьям» (типа Ротенбергов или Ковальчуков), но Кремлю также нужны более широкие «группы поддержки». И кастинг туда, похоже, уже идет.
С большой вероятностью новую элиту будут набирать среди бизнесменов «второго эшелона». У них есть опыт, компетенции — они сами создали свои более-менее успешные бизнесы, но теперь хотят получить доступ к гораздо более крупным активам.
Ценой их получения будет некое публичное действие, которое отрежет новым собственникам пути отступления. Например, выступление вроде того, что сделал на встрече с Путиным Алексей Репик, председатель «Деловой России» — это объединение среднего бизнеса, того самого «второго эшелона» (в отличие от РСПП, который представляет олигархический бизнес, и «Опоры России», действующей от лица малого бизнеса). Так, как Репик, с Путиным не говорили даже на съезде «Единой России»: его ура-патриотизм удивил даже журналистов официальных СМИ. Также Репик крайне жестко высказался о возвращении иностранных компаний (пусть возместят ущерб и создают совместные предприятия, где контроль будет у новых российских владельцев их бывших активов), предложил повысить НДФЛ для уехавших россиян до 30% и, можно сказать, принес присягу: «Владимир Владимирович, вы можете быть абсолютно уверены: как и 80 лет назад, тыл обеспечен».
Обычно, если Путин хотел обсудить с бизнесом что-то серьезное, он встречался с РСПП, но в этот раз для такого разговора «под камеры» была выбрана «Деловая Россия». Эта встреча прошла через день после решения КС об отмене срока исковой давности в спорах о приватизации.
Персонажи типа Алексея Репика или Умара Кремлева — это прообраз новой бизнес-элиты. Подобными людьми Кремль будет замещать предпринимателей 1990–2000-х годов — таких, как Сергей Петров, с нуля создавший «Рольф», или Вадим Мошкович, выстроивший холдинг «Русагро».
Такая элита будет подобна северокорейской. В КНДР при всех репрессиях, проводимых семьей Кимов в сталинской логике, элита понимает: если режим ослабнет, через два-три шага станет неизбежным объединение с Южной Кореей, при котором у этой элиты нет шансов сохранить какой-либо социальный статус. Именно поэтому даже во время голода 1990-х годов там не было элитного переворота. И именно это сейчас пытается сделать Кремль — заменить элиту 1990–2000-х годов (коррумпированную и циничную, но не готовую умирать с режимом) на людей, у которых не будет выбора. Однако не факт, что это получится.
Молчание элит
Когда в 2023 году пошла первая волна национализации (с фокусом на активы в химической промышленности), возникло напряжение, которое публично артикулировали президент РСПП Александр Шохин, министр экономического развития Максим Решетников и помощник Путина (сейчас замглавы его администрации) Максим Орешкин (1, 2, 3). Путин в сентябре 2023 года выступил на Восточном форуме, после чего несколько исков были отозваны (1, 2).
Кремль прощупывает почву. В 2023 году еще были брожения — решили успокоить. Затем в начале 2024 года Путин заявил, что элита — не те, кто набил карманы в 1990-е, а «воины и труженики». Это уже не вызвало нервозности — значит, можно идти дальше, что мы и видим в решении Конституционного суда. Когда на главном путинском экономическом форуме это решение раскритиковал председатель комитета Госдумы по бюджету и налогам Андрей Макаров, реакцией присутствовавших министров и бизнесменов стало тягостное молчание, а Ксения Собчак сравнила престижный завтрак Сбера, где происходило дело, с «голой вечеринкой», за участие в которой были наказаны многие лояльные Кремлю представители шоу-бизнеса.
То есть старая элита словно ничего не замечает, хотя даже совсем не либеральные товарищи обращают на это внимание: «Бизнесмены-патриоты и правда странные люди. Должны ведь они понимать, что рано или поздно станут едой. Типа как в байках про побеги заключенных из дальних северных колоний, когда зэки берут с собой лишних подельников, которых в пути съедают».
Олигархический бизнес лег под власть, Владимир Потанин так и сказал: «Не суетиться под клиентом, а следовать в фарватере государственной политики». Их «съедят» просто потому, что они не «родные» режиму. Но не сразу, а по частям — сначала, используя примеры Мошковича или бывшего владельца национализированного аэропорта Домодедова Дмитрия Каменщика, старым олигархам предложат «заплатить отступные»: в виде спонсорской поддержки программ «патриотического воспитания» или прямой поддержки СВО. Но с учетом решения КС потом за ними все равно придут.
Однако риски передела собственности через национализацию касаются не только олигархов. Это еще многие тысячи успешных крупных и средних предприятий. У старых олигархов есть административные «крыши», на которые они по-прежнему еще надеются (на мой взгляд — совершенно напрасно). А у таких независимых, не очень крупных компаний подчас «крыш» нет. При этом они строили бизнес сами и, в отличие от олигархов верхнего уровня, вполне могут функционировать без этого режима.
Оценивать настроения в таком бизнесе сложно — сколь-либо чувствительные темы в официально проводимые опросы сейчас не вставишь. Но на уровне личных разговоров заметно, что наступило отрезвление в оценке перспектив и состояния дел в экономике. Прошла эйфория, которая была особенно заметна в конце 2023 года — мол, санкции ерунда, мы растем, Китай нам поможет, сейчас всех победим и «дойдем до Парижа». Теперь в плане экономики люди всерьез обсуждают очень разные сценарии, включая самые плохие. Также в личных разговорах стали звучать совершенно конкретные индивидуальные «сценарии выхода» — с проработанными маршрутами бегства из страны, если всё пойдет вразнос.
Вопрос в том, насколько эти люди в момент реального кризиса предпочтут всё бросить или же окажутся способны к коллективным действиям. Такое бывало: во время путча в августе 1991 года брокеры вышли на демонстрацию и материально поддержали защитников Белого дома, а весной 1996 года большая часть бизнеса поддержала Ельцина. Бизнес сам по себе едва ли что-то может изменить в политической системе, такие коллективные действия требуют координации — здесь важно участие вменяемых людей со стороны государства.
Парадоксальным образом, определенные стимулы для этого сейчас появляются. В частности, по моим разговорам с московскими знакомыми из бюрократической среды, самоубийство Старовойта стало для них шоком — на его примере дееспособные представители бюрократического аппарата, на которых объективно держится система госуправления, стали осознавать, что они оказались между двумя жерновами. С одной стороны — группа, которая хочет идти в мобилизационную экономику по типу Северной Кореи. Этот вектор еще год назад прямо декларировал министр по развитию Дальнего Востока и Арктики Алексей Чекунков, связанный с Кириллом Дмитриевым, но идеологом этой группы скорее можно считать министра обороны Андрея Белоусова. Другая группа (Ротенберги, Кадыров, Сулейман Керимов) тянет страну в модель мафиозного государства. Однако и в той и в другой модели нынешние компетентные технократы, считающие себя элитой, будут восприниматься просто как «расходный материал». И то, что три вице-премьера и шесть министров приехали попрощаться со Старовойтом, я рассматриваю как сигнал возможных изменений в бюрократической элите.
Безусловно, от такой импульсивной демонстрации «солидарности с товарищем» до осмысленных коллективных действий им еще нужно пройти большую дистанцию. И в условиях атмосферы страха, которую насаждает Кремль, пройти ее нормальным людям в госаппарате и в бизнесе будет непросто. Но часы для них уже тикают.
Источник storage.googleapis.com
