Что в благотворительном секторе говорят о признании фонда «Нужна помощь» «иностранным агентом»
Один из крупнейших благотворительных фондов в России «Нужна помощь» уже 10 дней находится в статусе иностранного агента. «Мы сделаем всё, чтобы продолжить помогать. В нашей экосистеме 787 фондов — за ними стоят жизни людей и животных», — говорили после получения статуса «Нужна помощь». Почему государство мешает помогать даже самым беззащитным и как вчерашние партнёры, вроде банка «Тинькоф», разрывают отношения с «иноагентами» — «Вёрстка» спросила у представителей маленьких организаций в регионах, которые не выживут без «фонда фондов».
1 марта Министерство юстиции Российской Федерации внесло фонд «Нужна помощь» в список иностранных агентов. На тот момент в каталоге верифицированных некоммерческих организаций со всей России было 787 названий. Спустя 10 дней 63 организации расторгли с ними договор, а ещё 26 — попросили «временно» скрыть их из каталога. Об этом «Вёрстке» сообщила менеджер по развитию фонда Екатерина Завершинская.
Дарья Литвишко, фандрайзер фонда «Домик детства». Самара
Я думаю, что нашему самарскому «Домику» пиздец.
Совсем недавно мы с Антоном Рубинымi с ужасом смотрели, как самарские блогерши собирают подарки детям в детские дома, девочкам — косметику, везут эту красоту в детский дом на двух машинах и гордятся, что «помогли деткам».
Я тогда ещё посочувствовала Антону: мол, ты всю жизнь работал, чтобы объяснить людям, почему «подарки деткам в детские дома» — затея как минимум бесполезная, а вообще-то — вредная. И даже начало получаться. И как быстро всё откатилось обратно.
Чем занимается фонд «Домик детства»? Мы занимаемся последствиями существования детских домов. То есть помогаем детям не попасть в детские дома. Это помощь кризисным семьям, это продуктовые раздачи, социальный консультант, юридическая помощь, если нужно. Мы помогает тем, кто через детский дом всё-таки прошёл. У нас пожизненное сопровождение, потому что клиенты «Домика детства» — это прям непростые ребята, со сложной историей, часто с диагнозами.
Когда началась война, нам с руководителем Антоном Рубиным пришлось уехать из России. И сейчас «Домик» существует только из-за того, что его подхватили неравнодушные люди. Продуктовые раздачи проходят, потому что волонтёры сказали: «Мы будем приходить каждую последнюю субботу месяца и тратить свой выходной на то, чтобы раздавать еду малознакомым людям, мы это дело не оставим». И уже два года не оставляют.
Буквально через несколько дней после нашего с Антоном разговора фонд «Нужна помощь» признали иноагентом. Это фонд, который для развития благотворительности в России сделал больше, чем любой Путин, Фонд президентских грантов и женщины с «подарками деткам». Потому что они работают для того, чтобы решать социальные проблемы, а не для того, чтобы эго свое пощекотать.
Это фонд, который помогает фондам. За 8 лет работы они собрали 1,8 млрд рублей. Да и не только в деньгах дело. Они объяснили, почему важны небольшие, но ежемесячные пожертвования. Они помогали сотням организаций — от «Ночлежки»i до одного там «Домика детства». И, надеюсь, будут помогать.
Мы получаем от «Нужна помощь» существенную часть нашего и без того скудного бюджета. За 2023 год — 600 тысяч рублей. Конечно, мы продолжим брать деньги у «Нужна помощь», если они продолжат их давать.
Минюст уже интересовался «Домиком детства», и, если я правильно помню, Антон Рубин уже один раз отбился от иноагентства. Вопрос, не сделают ли нас иноагентами, поднимается и в самарской помоечной благотворительной сфере. Они там часто обсуждают, что Антон Рубин живёт на деньги Госдепа, да ещё и выпускников детских домов на неправильную сторону переводит. Риск того, что нас впоследствии тоже признают иноагентами из-за того, что мы берём деньги у иноагента, очень высок. И я думаю, что самарский минюст обязательно этим воспользуется.
А ещё я думаю, что мы идём ровно по белорусскому сценарию, когда зачистят всё — до фондов помощи красноклювым птицам. Это шаг на десятилетия назад. «Нужна помощь» вывели благотворительность и отношение к благотворительности в России на качественно другой уровень. А теперь будет серьёзный откат. К несистемности и адресной помощи в том числе. Впереди тяжёлые времена. И позади тяжёлые времена. Но впереди тяжелее.
Первые последствия уже произошли: банк «Тинькофф» уведомил своих клиентов о том, что «БФ Нужна помощь больше не принимает платежи через Тинькофф»i. Те, кто донатил фонду «Насилию. нет» через «Тинькофф», получили такие же смски. Видимо, «Тинькофф» решил, что больше он в это играть не хочет. Ещё и формулировка смс-ок такая мудацкая: как будто это фонды больше не хотят принимать платежи через «Тинькофф». На самом деле «Тинькофф» их просто кинул.
Анна Ривина, фонд «Насилию. нет» (в реестре НКО-иноагентов с 2020 года) — в эфире «Разворота»
Мы не можем знать наверняка, почему «Нужна помощь» внесли в реестр ИА. Мы можем констатировать наверняка, что им ничего не помешало внести в реестр фонд, который никоим образом не высказывался о войне категорично, который пытался минимизировать все свои риски, чтобы не стать ИА, чтобы не залезать на откровенно политическую поляну, помогая сотням, почти тысяче фондов по всей стране, которые сами не умеют ни собирать деньги, ни рассказывать про себя. При этом мы даже представить себе не можем, какое количество нуждающихся людей стоит за этими региональными фондами, получает от них помощь.
Как человек, который работает в организации-иноагенте, я не могу не думать о команде, которая всё это создавала, всё это выдумывала. Недавно Соня Жуковаi говорила, как это невероятно больно — осознавать, что твои многолетние усилия похоронены росчерком пера какого-то неизвестного человека.
Это, конечно, кризис веры. Кто-то уже похоронил все надежды, но смог их себе вернуть, а кто-то не смог. И тут — хоба! — ты понимаешь, что дело твоей жизни за секунду уничтожается. Раньше было у нас такое ощущение, что мы молодые и бойкие, что мы быстрые и маневренные, что мы можем придумать бесконечно много альтернативных вариантов, если у нас отбирают какой-то из способов продолжать работать. А сейчас они такими кусками отрезают, что уже не получается маневрировать. Отбирают все деньги в России. И рекламироваться тебе нельзя. А «рекламой» они могут счесть любую информацию. Грубо говоря, мы в соцсетях рассказываем, что можем предоставить адресную помощь пострадавшим от насилия — это получается, что мы неограниченному кругу лиц рассказываем о себе, то есть рекламируем то, чем мы занимаемся. Ну что ж, да! Мы для этого и работаем!
В 2024‑м выживут не все НКО, это очевидный факт. Выстоят только те, кто сможет к этому всему максимально холодно относиться. Я испытала такое количество злости, обиды и гнева, которые зачастую мне помогали делать своё дело раньше. Сейчас я понимаю, что нет других вариантов, кроме как играть в шахматы с этими разрушителями своей страны, разрушителями наших и не только наших жизней. Они нас так — а мы так. Потому что ощущение обиды и беспомощности отбирает огромное количество сил и блокирует тебя. Только у меня ручки коротенькие, и я не могу им треснуть шахматной доской по голове. Но мы можем продолжать делать свою работу и называть вещи своими именами, можем просить разных хороших людей поддерживать нас.
Нам проще, потому что делаем мы то, во что верим. Но есть одна проблема, и шахматная доска в ней никак не поможет. Она заключается в том, что ключевая наша работа, помимо глобального просвещения, — это помогать людям в России. И когда на нас навешивают такие ярлыки, что с нами нельзя одним воздухом дышать, видимо, мы можем работать до последнего звонка на нашу горячую линию. Мы можем помочь, если человек позвонит и попросит о помощи. А если не позвонит?
Наталья Злобина, основательница фонда «Каждый особенный», мама 18-летнего Макара с РАС. Белгород
Новость о включении фонда «Нужна помощь» в список иностранных агентов нас всех очень расстроила.
Наш благотворительный фонд системной помощи людям с нарушениями психологического развития «Каждый особенный» работает с 2013 года — уже десять лет. Наша миссия — полноценная жизнь каждого человека с ментальным нарушением в инклюзивном обществе.
Многие годы мы равнялись на профессионализм команды фонда «Нужна помощь». В 2020 году мы выигрывали их конкурс и попали на обучение в программу «Опытным путём». Очень гордимся до сих пор, что нам повезло учиться у таких профессионалов своего дела.
Фонд «Нужна помощь» поддерживает почти 800 НКО в регионах, и даже умозрительно тяжело измерить, сколько пользы принёс фонд фондов в решение самых острых социальных проблем в нашей стране — скольким помог и какое количество жизней спас. Благодаря «Нужна помощь» мы теперь можем опираться на понятные критерии качества, правильно рассказывать о своей работе, разрабатывать проекты и многое другое. Фонд вывел весь российский НКО-сектор на качественно новый профессиональный уровень.
Как раз сейчас мы оформляем публичную отчётность своего фонда, потому что планировали размещаться на платформе «Нужна помощь», чтобы иметь возможность собирать больше пожертвований. Я думаю, что включение «Нужна помощь» в список иноагентов очень сильно повлияет на весь НКО-сектор в России.
Мы и так находимся в максимально уязвимом положении, нам очень непросто работать и говорить о проблемах. Особенно тем НКО, которые занимаются системной благотворительностью и инфраструктурными проектами в регионах и по своей специфике ведут диалог с государством. В этой работе почти всегда мы встречаем большое сопротивление на местах со стороны самых разных заинтересованных лиц, нам приходится преодолевать сложные политические и социальные барьеры, искать поддержку на всех уровнях власти и государства, чтобы иметь возможность делать свою работу хорошо и на благо людей.
Считаю, что благотворительный сектор должен быть защищён самим государством от разного рода нападок, потому что недоброжелателей у нас хватает. Я очень хочу верить в то, что эта несправедливая ситуация окажется недоразумением или ошибкой. Я желаю всей команде фонда «Нужна помощь» сил и возможностей предоставить свои аргументы в защиту себя и всего сектора.
Елена Чиркова, фонд «Потерь нет». Уфа
Я журналистка, и когда началась война, я поняла, что писать про то, что я хочу, про то, что надо, мне не дают. «Коммерсантъ», где я тогда работала, занял позицию «регионы пишут только про регионы, а про войну мы не пишем ничего».
Я просто уволилась, и как раз в это время в фонде, где я раньше волонтёрила, появилась вакансия.
Фонд «Потерь нет» занимается помощью онкобольным людям до 35 лет. У нас восемь сотрудников, в этом плане мы небольшие. Но мы единственный во всей Башкирии профильный фонд. Детской и взрослой онкогематологией в регионе занимаемся только мы. 12 лет.
От фонда «Нужна помощь» каждый месяц мы получаем в районе 30 тысяч рублей — просто потому, что были авторизованы у них в каталоге и нам жертвовали их подписчики. В общем бюджете нашей организации это не слишком большая сумма ежемесячно, но это весомая поддержка. Потому что мы можем, например, часть этой суммы отправить на обучение или на зарплату сотрудников. Либо мы можем эти деньги отправить на адресную помощь в зависимости от того, какая потребность есть у наших подопечных.
Внесение «Нужна помощь» в реестр иноагентов — это действительно очень большой удар в целом по сектору.
Пока это всё валилось на зарубежные НКО, активистов, политиков и журналистов — на тех, кто типа лодку шатает, остальные думали: «Ну мы-то политикой не занимаемся, хорошие дела делаем, деткам помогаем». Как оказалось, всем вообще плевать, хорошие вы или нехорошие, — до тебя тоже дотянутся эти щупальца. Дальше будет ещё хуже. Сначала иноагентство случится с крупными московскими фондами — а потом и до нас дойдут.
В прошлом году у нас проходила проверка минюста. Они нам сказали: «Мы проверяем вас на иностранное финансирование». Оказалось, что люди с, я извиняюсь, не типичными для России именами, например, таджикскими или узбекскими, которые оформляют нам пожертвования через банк «Тинькофф», — вот их небольшие пожертвования у минюста вызвали вопросы. И минюст эти небольшие суммы рассматривает как иностранное финансирование.
К счастью, у нас проверка завершилась нормально, никаких нарушений не нашли, но тем не менее.
То есть сначала пришли за журналистами, и остальные думали: «Ну мы же не журналисты, но мы посочувствуем». Потом за природоохранкой, и остальные думали: «Ну мы же деткам помогаем»
В каком-то НКО-шном чате после известия о внесении «Нужна помощь» в реестр я читала, что коллеги пишут — там такие розовые очки у людей. Типа мы сейчас напишем им письмо, и всё будет хорошо, всё это отменится.
Мы в прошлом году ездили на конференцию «Благотворительность против рака» в Москву, туда приезжали все онко- и паллиативные фонды. Там со сцены произносилось, что сектор сейчас под угрозой, что всё будет только ухудшаться. И некоторые коллеги всерьёз спрашивали, что произошло. Ребят, ну конечно, произошло: война идёт два года. Не увязывается у людей в голове, что война, политика государства и помощь деточкам связаны.
И ещё очень большая проблема: сегодня тебе ещё можно получать пожертвования от организации-иноагента, а завтра — уже нельзя. Они же сегодня говорят одно, а завтра — другое. Мне кажется, что риск стать ИА для фондов, которые получают пожертвования от «Нужна помощь», очень велик. Потому что мы прекрасно знаем, как работает наш минюст.
Александра Попова, мама ребёнка с аутизмом, волонтёр АНО «Диада+1». Новосибирск
Я начала заниматься благотворительностью довольно давно как волонтёр. А в 2011 году у меня родился сын, которому через несколько лет поставили диагноз аутизм. К сожалению, если у вас появляется ребёнок с инвалидностью (в том числе с ментальной), вы так или иначе будете участвовать в том, чтобы сделать его жизнь лучше. Если у вашего ребёнка аутизм и вы хотите для своего ребёнка лучшей жизни, вам придётся самостоятельно её устраивать.
Мы с другими такими же родителями объединились в маленькую некоммерческую организацию, чтобы открыть на базе обычной новосибирской школы ресурсный класс для наших детей с аутизмом. Сейчас у нас три таких класса. Нашим детям от 9 до 15 лет.
Раньше мы жили на гранты. Чтобы поддерживать работу ресурсного класса для детей с аутизмом, нужно много денег и людей, это такая система, из которой слова не выкинешь. У нас есть тьюторы, у них есть кураторы, у кураторов есть супервизоры, есть другие помогающие специалисты, и они — часть одной системы, если убрать оттуда кого-то, она рушится. Чтобы оплачивать работу этих специалистов, нужны деньги. У обычных родителей, которые работают на обычной работе, таких денег нет. А государство не обеспечивает нам ни современное образование, ни качественную реабилитацию и адаптацию к жизни в обществе.
До определенного момента мы успешно получали гранты и как-то выживали. Но ситуация изменилась, и мы поняли, что, к сожалению, дети с ментальными нарушениями больше не в приоритете у государства. Мы не взяли пару грантов подряд, и для нас это стало катастрофичным, потому что обучение детей с аутизмом должно быть непрерывным.
Если процесс прервался — сразу начинаются откаты в поведении и самочувствии ребёнка. Если тьютор не возьмет супервизию, чтобы обсудить проблемы поведения у ребёнка, если у него ещё нет компетенции справиться со сложной ситуацией, то эта ситуация останется нерешенной и обязательно где-то аукнется.
Мы ведь сидели буквально без денег. Начались разговоры: «Ну блин, наверное, придётся забрать ребёнка из школы домой». А что такое забрать аутичного ребёнка домой? Не хочется говорить, что это как поставить крест на нём, но это очень сильно ухудшает жизнь всей семьи, включая ребёнка. Чтобы ребёнок с аутизмом не сидел взаперти дома, чтобы он видел не только маму — нужна социализация.
Так вот «Нужна помощь» нам буквально бросили верёвку, мы схватились за неё и выплыли. Мы сделали сбор на их площадке «Пользуясь случаем» и собрали больше 300 тысяч рублей.
Мы поняли, что заплатим специалистам и что нам хватит на какое-то время денег для работы. Это было фантастическое чувство. Второе фантастическое чувство — когда тебе донатят не только твои друзья или друзья друзей, а вообще незнакомые люди. Как-то раз пришёл донат в 50 тысяч рублей — мы до сих пор не знаем, от кого.
Плюс «Нужна помощь» — это же ещё про доверие. Конечно же, у нас хранится вся документация на сайте. Но кому охота было бы её смотреть, проверять?
Фонд «Нужна помощь» показал нам всем истории на разрыв, хотелось помочь всем. И я нашла для себя удобный вариант: просто слать деньги в «Нужна помощь», чтобы они сами распределяли нуждающимся. Там работают люди, которые буквально выполняли функцию государства — на наши пожертвования. По идее, всё это должно было делать государство: учить, лечить, адаптировать.
Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что они были в России первые, кто развил культуру благотворительности до такой степени, что это стало обычным делом. В приличном обществе теперь считается нормой жертвовать в фонды. Помогать стало так же нормально, как здороваться с соседями. Из этого и состоит гражданское общество — из уважения и помощи друг другу.
Когда я узнала, что «Нужна помощь» внесли в реестр иноагентов, я кое-что поняла: нам, кроме тюрьмы и условной смерти, уже практически нечего бояться, потому что у нас всё забрали. Мы все сейчас сидим в ситуации «как бы чего не вышло», а всё уже вышло. Всё уже случилось. Если мы сейчас им отдаём «Нужна помощь», то мы отдаём гражданское общество России. Целиком. Мы отдаём последнее на самом деле.
Анонимный участник инициативной волонтёрской группы в Новосибирске
Когда меня называли параноиком за то, что я говорила, что не хочу регистрировать НКО, потому что однажды наше государство захочет подёргать за все эти юридические нитки, меня это веселило.
С известия о внесении «Нужна помощь» в реестр иноагентов у меня такая ярость и такой азарт — до последнего прикидываться блаженными дурочками и назло этой всей херне тащить и делать. Природоохранку всю уничтожили, социалку начали. Кому они там душу продали, даже не представляю.
Источник verstka.media