Мнение

Один из лидеров “Солидарности”, главный редактор “Газеты Выборчей” Адам Михник рассказывает о влиянии поэзии и сопротивления на польскую культуру и общество. Беседу ведет Захар Ишов

Захар Ишов: Недавно я побывал в Варшаве и поговорил с известным бывшим польским диссидентом, историком, журналистом, одним из лидеров движения “Солидарность”, создателем и главным редактором одного из самых влиятельных издательств в Польше – “Газеты Выборчей”. Михник больше всего известен как активный участник польской оппозиции советскому режиму, советник Леха Валенсы и участник круглого стола о проведении свободных выборов в Польше, фактически положивших конец коммунистической диктатуре в Польше.

Гораздо меньше Михника знают как эссеиста, автора блестящих статей о польской и русской поэзии, как ценителя поэзии и друга как польских, так и русских поэтов. Михник очень близко дружил с Окуджавой, был приятелем какое-то время Натальи Горбаневской, а также провел обширное и важное интервью с Иосифом Бродским в 1995 году в Нью-Йорке. Все это сделало его для меня идеальным собеседником, чтобы поговорить на непростые и спорные темы.

Я хотел задать вам несколько вопросов о роли поэзии в политике, как во время коммунистической диктатуры, так и сегодня. А вторая, смежная с ней тема, которая меня живо интересует, – это Польша и Россия. То беспрецедентное сближение между польскими и русскими поэтами и диссидентами во время холодной войны.

Адам Михник: Но не такое беспрецедентное. Был Герцен в XIX веке.

Захар Ишов: Ну, Герцен был совсем один, и после его выступления в 1863 году в пользу польской позиции закрылся “Колокол”. А вот когда Владимир Максимов приехал в Париж в 1974 году, Солженицын сказал ему: “Идите к Гедройцу в “Культуру” – он вас научит [как издавать журнал]”. То есть сотрудничество было уже на другом уровне. И Горбаневская, и Бродский – их связи с Польшей были очень сильные.

Адам Михник: И другие были тоже. Окуджава, Самойлов, Слуцкий.

Захар Ишов: Именно. Я где-то читал, что Яцек Куронь и Кароль Модзелевский, перед тем как отправить свое знаменитое письмо [в ЦК коммунистической партии Польши], показывали его Окуджаве, так как для них был важен авторитет поэта.

В стихотворении “Дети варшавского протеста” Окуджава пишет о Ворошильском и о Куроне

Адам Михник: Этого разговора я не знаю, но знаю, что есть такое стихотворение “Мастер Гриша”, которое посвящено Каролю и Яцеку. И есть такое уже после падения диктатуры стихотворение – “Дети варшавского протеста” – там Окуджава пишет о Ворошильском и о Куроне.

Захар Ишов: Я нашел в вашем сборнике очень длинное эссе о Збигневе Херберте.

Адам Михник: Я его писал в тюрьме.

Захар Ишов: Значит, в тюрьме Херберт был для вас важен?

Адам Михник: И Херберт, и Милош, и Ворошильский, и Бараньчак, и Крынницкий, и Загаевский, и Эва Липска. И классики тоже – и Мицкевич, и Словацкий, и Норвид. Но я не специалист по поэзии.

Захар Ишов: Я понимаю. Но мы как раз говорим о том, что поэзия имела политическое значение в то время.

Адам Михник: Для меня имело.

Захар Ишов: Ну, и не только для вас. Вы в одном эссе пишете про три чуда, произошедших в 1980 году: чудо номер 1 – “Солидарность”, чудо номер 2 – Папа Римский – поляк и чудо номер 3 – Нобелевская премия Чеславу Милошу. Выходит, значение поэта, например Милоша, соразмерно роли уникального политического движения, а заодно и престижу, связанному с выбором поляка в качестве главы Римско-католической церкви?

Адам Михник: Это правда. Но не только то, что он поэт, но также что он был проклятый поэт. До Нобелевской премии его имени даже нельзя было называть, нельзя было цитировать. Его фамилии не было в энциклопедии. Все его книги выбросили из библиотек.

Захар Ишов: Потому что он написал The Captive Mind / Znewolionyi umysl.

Адам Михник: Потому что он написал Znewolionyi umysl, но также и потому, что он ушел на Запад. Потому что он прервал связь с коммунистической Польшей. Гениальный писатель. Гениальный поэт.

Захар Ишов: Да, я и сам нахожусь под большим влиянием Милоша, его поэзии и прозы, его Истории польской литературы. Это для меня была очень важная книга.

Адам Михник: Да, это очень интересно.

Захар Ишов: Сейчас, в контексте войны на Украине, после российского полномасштабного вторжения, очень сильно муссируется тема, что русские рабы, что они не сопротивляются и так далее…

Адам Михник: Нет, это русофобский дискурс.

Захар Ишов: Но сейчас я как раз для себя открываю, что для вашего поколения именно русские поэты и диссиденты давали пример сопротивления.

Адам Михник: Конечно! Это был язык свободы. Мандельштам, Ахматова, Пастернак.

Захар Ишов: Шаламов и так далее.

Адам Михник: Ну, Шаламов – это не поэт. Это его свидетельство лагерное. … Ну, и, конечно, Исаевич [Александр Исаевич Солженицын].

Наверное, Солженицын думал, что я от другой обезьяны произошел, и встречаться не захотел

Захар Ишов: При всех его…

Адам Михник: Да, при всех его… то, что он сделал, – это было невероятно.

Захар Ишов: Вы с ним встречались?

Адам Михник: Никогда. Я хотел с ним познакомиться, но, наверное, он думал, что я от другой обезьяны произошел, и встречаться не захотел.

Захар Ишов: (Смеется.) От еврейской обезьяны.

Адам Михник: От еврейской или либеральной. Как хотите.

Захар Ишов: (Смеются оба.) Хорошо. Завтра я иду брать интервью у Барбары Торунчик. Когда 13 декабря 1981 года в Польше ввели военное положение, она находилась в Америке, была в растерянности, и паковала чемоданы в слезах, и собиралась ехать домой в Польшу, садиться в тюрьму, где вы уже находились на тот момент. Тогда Томас Венцлова повез ее к Бродскому, и тот ее убедил никуда не ехать, а остаться на Западе и создать вместо этого литературный эмигрантский журнал “Зешиты Литерацки”:

“Торунчик хотела вернуться в Польшу, где бы ее обязательно посадили в тюрьму… нам с Бродским необходимо было ее переубедить, что этого делать не стоит, а лучше поехать в Париж и основать литературный журнал”, – вспоминает Томас Венцлова.

Адам Михник: Томас был прав.

Захар Ишов: Вот. Отсюда тогда мой вопрос: как объяснить сегодня людям, почему адекватным ответом на введение военного положения в стране стало создание элитарного литературного журнала, который печатал поэзию и литературную критику и не имел явной политической направленности?

Адам Михник: Знаете, но Мицкевич тоже не участвовал в Ноябрьском восстании, а писал свои стихотворения, пьесы. А без Мицкевича нет польской литературы – это очевидно. Что касается России, то тут то же самое. Великий ответ на эпоху Победоносцева – эта была литература. Много разных писателей. В этом смысле мы не можем понять трагедию современной России без контекста, что, во-первых, надо было уничтожить русское гражданское общество. И одной из его составляющих была литература. Теперь эти писатели уже запрещены, выброшены из страны. Хорошие писатели. Сорокин, Ерофеев, Акунин, Улицкая.

Захар Ишов: Но тогда это еще было связано с ролью тоталитарной идеологии, с тем, что описывал Вацлав Гавел в своем эссе “Сила бессильных”. Я читал книгу ваших диалогов с Гавелом, изданную Эльжбетой Матыней.

Я дружил с Гавелом, это правда. Мы встречались на границе много раз

Адам Михник: Я с ним дружил, это правда. Мы встречались на границе много раз.

Захар Ишов: Но в Чехословакии было меньше свободы после 1968 года, чем в Польше?

Адам Михник: Конечно, было меньше. У нас диссидентское движение было сильнее, чем в Чехословакии. Кроме того, у Гавела не было такого интереса к России, как у меня. Он был стопроцентный западноевропеец.

Захар Ишов: А вас за ваш интерес к России не ругали?

Адам Михник: Еще как ругали, много раз.

Захар Ишов: Сейчас многие говорят, что во всем виновата имперская русская культура и литература. Оксана Забужко об этом написала статью.

Адам Михник: Да, но это абсурд – что не надо печатать Булгакова, Чехова. Это абсурд. Просто абсурд. Это как если бы во время Гитлера говорили, что не надо печатать Гёте, или Гейне, или Шиллера, или Томаса Манна. Это стопроцентный абсурд. Против этого мы выступаем и печатаем очень часто русских писателей и философов [в “Газете Выборча”]. Мы публиковали Шендеровича, и Орлова, и Навального. Мы к этому относимся совсем по-другому. Если коротко сказать, я в этом смысле последний бастард Коминтерна, против национализма. Такой антисоветский, антипутинский Коминтерн.

(Смеются.)

Захар Ишов: Антипутинский Коминтерн. Ну, для еврея это, в общем-то, наверно, естественно.

Адам Михник: Да, но в то же время, я не люблю Нетаньяху.

Захар Ишов: По поводу Нетаньяху – я слушал одно из поздних интервью Владимира Буковского, где он рассказывал, как он учил Нетаньяху, как посылать американского президента на три буквы (тогда президентом был еще Обама). И тут мы видим проявление очень русской черты со стороны Буковского: или – или. А ваша главная черта, как мне кажется, – это диалог.

Адам Михник: И… и. Не или – или. Нет, но я до сих пор думаю, что книга Буковского “И возвращается ветер” — это гениальная книга, но потом он немножко с ума сошел. Я потом его уже перестал понимать.

Захар Ишов: Ну, здесь, мне кажется, скрывается коренной вопрос, и он как раз возникает в вашем интервью с Бродским. Потому что Бродский, как и многие советские диссиденты, считал, что есть разница между Россией и Советским Союзом и что самая большая проблема – это коммунизм.

Адам Михник: В какой-то мере это правда. Но, с другой стороны, Советский Союз – это был такой мутант Российской империи. И если Буковский еще по-разному мог на это смотреть, то Солженицын абсолютно это отрицал.

Захар Ишов: Солженицын это отрицал, и Бродский тоже отрицал. Например, в том интервью, которое он вам дал в январе 1995 года.

Адам Михник: Нет, Бродский – это сложнее. И неслучайно, что Солженицын критиковал Бродского.

Захар Ишов: А какова вообще история вашего интервью с Бродским?

Адам Михник: Я был тогда в Америке. Я позвонил. Мы были знакомы – я познакомился с Бродским через Милоша. Ну, Бродский – это был гениальный поэт, гениальный поэт. Гениальный эссеист. Но он не был политик, и он не понимал политики. Его полемика с Гавелом – ужасна. Эта идея, что во всех гостиницах мира должны были лежать стихи поэтов. Почему бы и нет, но как политическая программа…

Захар Ишов: Звучит как утопия.

Адам Михник: На сто процентов. Да, ну, и то, что Бродский не любил чехов. Он их не понимал, не знал и не уважал.

Захар Ишов: Его полемика с Кундерой, например.

Самое мое большое счастье моей жизни – и успех – когда меня пригласили с докладом в музей Ахматовой в Петербурге

Адам Михник: Именно. Между Гавелом и Кундерой тоже была полемика. Было разное, но все же это было по-другому… Я много думал о Бродском. Самое мое большое счастье моей жизни – и успех – когда меня пригласили с докладом в музей Ахматовой в Петербурге. Полный зал был, это было в августе. Это уже было после Майдана, но до полномасштабного вторжения в Украину. И меня спросили, что сказал бы Бродский сегодня на тему Украины. Это очень сложный вопрос. Потому что есть это его страшное стихотворение (“На независимость Украины”). Но он его никогда не печатал.

Захар Ишов: Да, не напечатал, однако читал его на публике.

Адам Михник: Один раз.

Захар Ишов: Четыре раза.

Адам Михник: Да, есть запись. Но он его все-таки не напечатал.

Захар Ишов: Но в эпоху интернета, как и в эпоху самиздата, этого было достаточно.

Адам Михник: Конечно. И я этого до конца не мог понять. Мне сказал один знакомый Бродского из Петербурга, что он был как еврей в Римской империи. В Римской империи жили разные нации: этруски, германцы, визиготы, вандалы, итальянцы, греки. И одна нация – украинцы – говорит: “А я не хочу уже в империи жить”. Бродский этого не понимал просто. Это имперское мышление.

Захар Ишов: Имперское мышление. Но вы знаете, что Давид Самойлов тоже похожие мысли про Украину высказывал в своих дневниках. Правда, не в такой обидной и оскорбительной форме, как у Бродского. Ну, и Солженицын. Солженицын – это отдельный случай, но он тоже похожие идеи про Украину высказывал, и что-то подобное я нашел и у Самойлова.

Адам Михник: Исаевич, да, но у Самойлова я не знал. У Самойлова я читал его записки на тему “Августа 1914-го” Солженицына – очень критические, и еще такое стихотворение было про Солженицына очень критическое. Возможно, что это контекст русской демократической интеллигенции. Для них это просто Малороссия. Для них нет такой нации – украинцы. И поляки были такими же самыми.

В 1863 году на всю Россию только один Герцен считал, что Польша имеет право на независимость

Захар Ишов: Вот, вот. Именно. И тут даже можно обнаружить некоторый прогресс. В 1863 году на всю Россию только один Герцен считал, что Польша имеет право на независимость. А уже в 60-е годы двадцатого столетья большинство из русской демократической интеллигенции считали, что Польша должна быть независимым государством. Может быть, лет через сто будут понимать и про Украину.

Адам Михник: Я думаю, что теперь это пойдет быстрее.

Захар Ишов: Правда, мы не знаем, чем это все закончится, к сожалению.

Адам Михник: Никто не знает.

Захар Ишов: Во всяком случае, что касается Бродского, я тут был недавно в Кракове и встречался с Ежи Иллгом, и он вспоминал, что, когда Бродский получил Нобелевскую премию в 1987 году, в Польше была полная экзальтация по этому поводу. Это праздновали как польскую национальную победу. В Польше выходили его стихи тиражом в 5000 экземпляров, в то время, когда в Советском Союзе такое трудно себе было даже представить. Иллг вспоминает, что Бродский считался вашим, как будто это поляк получил Нобелевку.

Адам Михник: Это правда. Но в том смысле, что он диссидент, но не поляк.

Захар Ишов: Это было, потому что его поэзия виделась как вклад в борьбу с общим врагом, с Советским Союзом?

Адам Михник: Не только, не только. Его просто переводили у нас очень хорошо.

Захар Ишов: Бараньчак, Дравич, Ворошильский.

Адам Михник: Да, и мы издали в подполье том стихотворений Бродского. И его эссе. Это фантастика. Его эссе. Просто замечательные.

Стасюк назвал Бродского “великорусской свиньей еврейского происхождения”

Захар Ишов: Ну, сейчас Стасюк назвал его “великорусской свиньей еврейского происхождения”. Похоже, что в Польше на этом увлечение Бродским закончилось.

Адам Михник: Нет, нет. Мне Бродский очень интересен, и как писатель он гениальный, и мне нравится. Но его стихотворение про Украину – это несчастье. Я говорил: то, что Пушкин писал про Польшу, – это тоже было несимпатично. Но он гениальный поэт. Ничего не поделаешь. Гениальный поэт.

Захар Ишов: Гениальный поэт может совершать глупости?

Адам Михник: Конечно. И наши тоже.

Захар Ишов: А что ваши?

Адам Михник: Ну, то, что Херберт писал про Милоша.

Захар Ишов: Стихотворение “Ходасевич”?

Адам Михник: “Ходасевич”. Это скандал! Вот почему Херберт написал “Ходасевича”? Зачем ему это надо было? У Милоша нет такого стихотворения. Не найдете.

Захар Ишов: Ну, Милош был человек другого темперамента.

Адам Михник: Не только темперамента. Склад ума другой. Милош знал, что самая страшная боль – это национализм, ксенофобия, шовинизм. Для Херберта была только одна боль – коммунизм. И в этом была разница между ними. Я ближе к Милошу.

Захар Ишов: Хорошо, но я бы хотел все же вернуться снова к Гавелу и его “Силе бессильных”. Он там дает очень интересное определение слова “диссидент”, где он отводит важную роль не столько политическому, сколько культурному и литературному сопротивлению. Приведу здесь его определение диссидентов:

“Люди, которые участвуют в независимой жизни общества и которые вовсе не обязательно являются “диссидентами”. Это могут быть писатели, которые пишут так, как хотят, не обращая внимания на цензуру и требования официальных властей, и выпускают свои произведения в самиздате, когда официальные издательства отказываются их печатать. Это философы, историки, социологи и все те, кто занимается независимой научной деятельностью и, если это невозможно по официальным или полуофициальным каналам, распространяет свои работы в самиздате или организуют частные дискуссии, лекции и семинары. Это могут быть учителя, которые в частном порядке обучают молодежь тому, что скрывают от нее в государственных школах; священнослужители, которые либо на службе, либо, если они лишены сана, вне ее пытаются вести свободную религиозную жизнь; художники, музыканты, певцы, которые занимаются своим делом независимо от того, как на это смотрят официальные учреждения; все, кто разделяет эту независимую культуру и помогает ее распространению”.

Адам Михник: Гавел просто не любил слова “диссидент”.

Захар Ишов: Да, но зато он, по-моему, дал ему очень точное определение.

Адам Михник: Но вы видите, например, разницу между Самойловым и Буковским? Не только потому, что Самойлов писал стихотворения, а Буковский нет. Буковский был диссидентом. Жил как диссидент.

Захар Ишов: Мне-то как раз кажется, что в нормальных условиях Буковский должен был стать политиком. У него был организаторский талант. Как и у Навального, например. Но в Советском Союзе он, конечно, не мог реализоваться, и это могло закончиться только тюрьмой, или могилой, или изгнанием.

Адам Михник: Но он реализовал себя как диссидент. А Самойлов – это просто писатель. Честный, хороший, храбрый. Но не диссидент.

Захар Ишов: Но Бродский тоже был писатель. Но его за это судили и сослали на Север.

Адам Михник: Но все равно Бродский писал не для официальных издательств. Это были другие мысли, неофициальный язык, неофициальные темы. И в этом тоже была трансгрессия.

Захар Ишов: Но сейчас ситуация изменилась, как мне кажется, и писатели находят иные, более активные формы сопротивления. Например, Сергий Жадан отправился сейчас на войну в Украине. С другой стороны, Ирена Груджиньска Гросс пишет в своей книге “Милош и длинная тень войны”, что Милош не стал участвовать в Варшавском восстании.

Но в чем вы видите тогда роль поэта?

Адам Михник: И слава богу. Так как его бы убили.

Захар Ишов: Но в чем вы видите тогда роль поэта?

Адам Михник: Он говорит на своем языке о том, о чем мы все мечтаем. Поэт имеет свой язык специальный, который может сформулировать наши эмоции, наши ценности и наши жизненные планы.

Захар Ишов: Вы это очень хорошо сформулировали. Но должен ли он участвовать в политике? Или лучше скажу по-другому? является ли творчество поэта частью политики?

Адам Михник: В этом смысле поэт в политике такой же, как и все другие. Если хочет участвовать, то хорошо, имеет право.

Захар Ишов: Но вот мы видим, что Бродский написал одно стихотворение политическое, и вся его посмертная репутация на этом оказалась порушена.

Адам Михник: Ну, это несчастье. Это просто личное несчастье, потому что у Бродского практически нет такого духа великодержавности. Только это одно стихотворение дурацкое.

Захар Ишов: Да, вы, правы. Он скорее исключение в русском контексте.

Адам Михник: Конечно, конечно. Его родина – это, с одной стороны, Ахматова. С другой стороны, Платонов. С третьей стороны, Элиот, Оден. Все по-другому.

Захар Ишов: Мировая культура. Для России это нетипично. Это так. И благодаря Бродскому я, кстати, открыл для себя многих поэтов других стран. Он вообще ценил мировую поэзию.

Адам Михник: Да, но не всех. Чехов, например, не ценил, а поляков ценил – и Милоша, и Херберта. Он переводил много польскую поэзию, Гальчинского и других.

Захар Ишов: Тогда переходим к Наталье Горбаневской. Тут в Варшаве вышла книжка Горбаневской в 2021 году по-русски и по-польски, которая называется “Моя Польша”. Такой увесистый том ее статей, докладов, передач, посвященных Польше.

И здесь она пишет о вас:

“В 1976 году я встретилась с Михником в Париже, и мы подружились. Здесь проходил большой симпозиум, который назывался “1956–1976”, его организовали в основном венгры и поляки, я там делала доклад о самиздате. И мы подружились. В апреле 1977 года он собирался возвращаться, и он меня спросил: “Ты мне посвятишь стихи, если меня арестуют?” Я сказала: “Первые, которые я сочиню”. И его действительно арестовали в аэропорту. И я так и сделала”.

Адам Михник: Да, но не в аэропорту. Позже. Но это не важно.

Захар Ишов: Ну, и дальше: “А потом он меня очень обидел… наступает май 1988 года, и все ждут приезда Горбачева в Варшаву. В массе западных газет появляются интервью Адама Михника, который говорит, что он возлагает большие надежды на приезд Горбачева в Польшу и что сразу дела пойдут лучше”.

Адам Михник: Так оно и было. Я возлагал большие надежды, и дела действительно пошли лучше.

Захар Ишов: Вот, но потом она продолжает: “Я в своем еженедельном обзоре событий в “Русской мысли” процитировала это интервью, а обзор назвала строчкой из стихов Некрасова: “Вот приедет барин…”.

Она не понимала ничего в том, что происходит

Адам Михник: Ну и что?! Она не понимала ничего в том, что происходит.

Захар Ишов: Мне рассказывал Томас Венцлова, что Максимов организовал в 1987 г. Конференцию в Париже в “Континенте”, на которой все выступали и говорили, что сближение Горбачева с Западом – это просто ловушка для Запада и что вот они все, редколлегия “Континента”, Максимов, Геллер, Иловайская-Альберти, все они последние из могикан, кто спасает Запад от этой западни, расставленной им коммунистическим режимом в России. Что Горбачев…

Адам Михник: Что это новый Сталин.

Захар Ишов: Да, именно. (Смеются.) А когда Венцлова встал и попытался сказать, что нет, мол, что все идет, наоборот, в сторону либерализации, и что перемены действительно грядут, и что они настоящие, и что все это не западня, на него все накинулись, зашипели и чуть ли оттуда не прогнали.

Адам Михник: То же самое было с Людой Алексеевой. Люда Алексеева написала статью, что есть что-то новое. Но тут поднялся такой шум, и на нее все страшно все накинулись. Ну, еще был Валерий Чалидзе, который поддерживал Горбачева, и Синявский. Но это было абсолютное меньшинство. Я тоже поддерживал Горбачева. Потом я с ним познакомился, и я думаю, что я был прав.

Захар Ишов: Возвращаясь к Горбаневской, я тут нашел в архиве письмо Ворошильского Горбаневской после ее атаки на “Солидарность” и на вас в этой статье “Вот приедет барин…”, где Ворошильский вас защищает и пишет ей: “Как ты можешь так нападать на Адама и на “Солидарность”?” Укорял ее.

Адам Михник: Но он был здесь, он понимал, что происходит. А она не имела связи. Ее контакты – это была “Солидарность” Вальчонца (Борящаяся), Корнель Моравецкий. Это просто сумасшедшие люди.

Захар Ишов: А какие были отношения между “Солидарностью” и “Солидарностью” Вальчонца?

Адам Михник: Никаких. Они просто ничего не значили. И у них не было никакого влияния на реальные политические процессы.

Захар Ишов: Хорошо, тогда я вам задам другой вопрос. Когда диссиденты что-то значат, а когда нет? Вот советские диссиденты, например. Почему они проиграли?

Адам Михник: Во-первых, надо сказать, где они имели влияние реальное. Во-первых, в пространстве культуры. Культура российская. Часть ее была официальная. И была такая полуофициальная. Трифонов, Окуджава, Искандер. Прекрасный писатель. Они не были такими открытыми оппозиционерами. А были и открытые. Но кто их приветствовал во время перестройки? Неформалы. Это не были классические диссиденты. Неформалы организовывали эти митинги. Все это были они. В этом смысле они имели такое влияние. А почему потеряли? Ну, знаете, после семидесяти лет большевизма у власти… Это и так фантастика, что они разорвали Советский Союз. Но для балтийских республик – не надо говорить “Прибалтика”, это великороссы так говорят – это была историческая перемена. Что будет дальше, мы не знаем. Но до сих пор я живу в другой стране уже.

Захар Ишов: И вы считаете, что в этом был вклад советских диссидентов?

Адам Михник: Ну, конечно, безусловно.

Захар Ишов: Но их же подавили. Советское диссидентское движение было разбито под конец.

Без контекста русского диссидентского движения перестройка просто непонятна

Адам Михник: Очевидно, что это не был простой процесс. Но без контекста русского диссидентского движения перестройка просто непонятна.

Захар Ишов: То есть вы не считаете, что перестройка вышла сверху, была дана разнарядкой сверху?

Адам Михник: Сверху вышла оттепель. Но перестройка бы не вышла, если бы снизу не было демократического движения. Я разговаривал на эту тему с людьми из кремлевского окружения. С Шеварднадзе, с Яковлевым, с Егором Гайдаром. Это очевидно.

Захар Ишов: Значит, диссиденты сыграли свою роль?

Адам Михник: Конечно, конечно.

Захар Ишов: Хорошо. Возвращаясь к Горбаневской. Она дальше пишет, что в 1990 году она приехала получать премию польского ПЕН-клуба и остановилась у Ворошильского, а потом с Лешком Шаругой зашла к вам в Wyborczu. Вы были заняты. Она вас долго ждала, а потом, когда вы наконец освободились, после встречи с бурмистром Вены обратилась к вам по-польски: “Здравствуй, Адам, я хочу взять у тебя интервью”, — а вы ей ответили: “А я не дам тебе интервью, я не доверяю тебе как журналисту”. Это ее очень ранило.

Адам Михник: Так оно и было. Это правда. Потому что я читал то, что она писала в “Русской Мысли”, что есть хорошая “Солидарность” и плохая “Солидарность”. Хорошая “Солидарность” – это Вальчонца, а плохая “Солидарность” – это мы. Ну, это значит, что она ничего вообще не понимает.

Захар Ишов: Ну, и с тех пор она абсолютно с вами не контактировала.

Адам Михник: Абсолютно. Обиделась. Потому что она была женщина, у которой не бывает ошибок. Безошибочная. Но она сыграла очень позитивную роль в польско-русских отношениях. Очень позитивную.

Захар Ишов: Да, ее коллеги по “Русской мысли” в шутку называли ее “Польской мыслью” из-за того количества публикаций о Польше, которое Горбаневская печатала там. Она была просто помешана на Польше.

Ну, и совсем уже последний вопрос тогда, под занавес: а с Ежи Гедройцем, главным редактором польскоязычного журнала Kultura в Париже и соучредителем издательства Instytut Literacki, вы лично встречались?

Адам Михник: Ну, конечно, много раз.

Захар Ишов: А каким образом он видел Россию? Как угрозу для Польши?

Адам Михник: Да, но, с другой стороны, он тоже говорил, что нам нужно иметь своих союзников в России. И он был первым, кто издавал русских неформалов, диссидентов. Он первым издал Синявского и Даниэля. Потом процесс Бродского, стенограмму тоже он напечатал. Но великих иллюзий по поводу России он тоже не имел.

Источник svoboda.org

Учитель истории и обществознания Никита Тушканов почти два года находится в заключении за антивоенные высказывания. Он провел уже больше двух месяцев в ШИЗО и признан злостным нарушителем. Журналистам издания “Окно” Тушканов рассказал о том, как проходит его жизнь в заключении.

Текст: “Окно“

30-летний Никита Тушканов преподавал историю и обществознание в школе города Микунь, который находится в 90 километрах от столицы республики Коми Сыктывкара. Он выходил в пикеты в поддержку Алексея Навального, и за это его уволили с работы в 2021 году за “аморальное поведение”, а в другие школы после этого его больше не брали. Работал он в основном онлайн.

С начала войны Тушканов часто писал антивоенные посты в соцсетях. В декабре 2022 года его арестовали как раз из-за одного такого поста, посвященного взрыву на Крымском мосту. В 2023 году его осудили на 5,5 лет за “повторную дискредитации армии” и оправдание терроризма за посты и комментарии во “ВКонтакте”.

На суде Тушканов заявил, что еще в детстве слышал об ужасах войны, а “через слезы моей бабушки и моего дедушки знал, как было тяжело жить детям репрессированных”. Он шесть лет был участником поискового отряда и еще тогда понял, что “война красивая лишь на парадах и смотрах, а на самом деле это только СМЕРТЬ, и всю правду о войне могут сказать те, чьи останки я на руках выносил из лесов, полей и болот”.

Защита Никиты Тушканова пыталась обжаловать приговор в Верховном суде, но он оставил его в силе.

Свой срок бывший учитель истории отбывает в ИК-20 в городе Устюжна Вологодской области, условия его содержания постоянно ужесточаются. Корреспонденту “Окна” Никита Тушканов рассказал о том, как сейчас проходят его дни в колонии.

– В 2023 году, выступая в суде, вы говорили, что “мы находимся в состоянии ментальной гражданской войны”. Вы до сих пор так думаете?

– Да, мы все еще находимся в этой тлеющей гражданской войне. Даже военные действия с Украиной можно так рассматривать. Ведь после распада СССР была такая же опасность. И не секрет, что достаточно граждан РФ находится на той стороне, что кто-то воюет, а кто-то поддерживает. На территории РФ также достаточно людей, которые совершают диверсии. Что это, если не гражданская война? Да, не в острой фазе. Не думаю, что достаточно будет одной спички, но факел поднеси – разгорится. И все мы в разной степени в нее вовлечены, в гражданскую войну.

– Многие говорят, что большинство россиян, может, и не готовы на 100% поддерживать решения власти в области внешней политики, но и против ничего не имеют, лишь бы их не трогали. Какое у вас мнение?

– Ну вообще, забиться в щель, быть тише воды, ниже травы – естественная реакция на стресс. Я не оправдываю ни разу, но все же большинство живет, что называется, с фигой в кармане. Такое чувство, что страна замерла, затаилась. Может, для великих перемен? Я всегда с оптимизмом смотрел в будущее. А у этого режима будущего нет.

– Вы почти год находитесь в колонии. Сколько раз за это время вы попадали в ШИЗО?

– Да, я скоро уже год как нахожусь в ИК-20 (с 23 ноября 2023 года). За все время в СИЗО у меня ни одного замечания не было, а тут как начал “нарушать”. С карантина сразу в ШИЗО, а вот сколько раз… 5–6, наверное. Где-то 76 суток. После карантина я в ШИЗО провел 46 суток и был признан злостным нарушителем.

– Вы находитесь на строгих условиях содержания. Чем они отличаются от обычных?

– Для меня самое значимое отличие – это отсутствие звонков. Вообще не могу домой позвонить, 3 длительных (в обычных 4), 3 краткосрочных (в обычных 6) свиданий, посылок меньше. Также отличается расположение, мы изолированы от всего лагеря, у нас своя столовая, свой прогулочный дворик. Находимся в тюрьме, но ШИЗО и ПКТ еще “глубже”, мы и находимся в одном здании с ШИЗО и ПКТ. У нас даже окна крошечные, в бункере сидим.

В строгих условиях содержания Никита Тушканов находится с января этого года. В колонии проходили жёсткие проверки спецназа, в ходе которых бойцы громили все вокруг и даже сжигали личные вещи осужденных, в том числе Тушканова. По словам супруги Никиты Александры, сотрудники администрации сразу сообщили ему, что в общем бараке он сидеть не будет. В отличие от других заключенных, он не может работать и перемещаться по колонии. Кроме того, в строгих условиях содержания нет горячей воды, а заключенных донимают крысы.

– Ваши ученики пишут вам письма?

– Вначале, после моего задержания, ученики мне писали чаще. Сейчас что-то поутихли, может, не так следят за новостями. Родители учеников пишут, учителя, с кем работал, – тоже, но к какой-то дате или что-то вроде того. В основном, если что-то срочное, то связываются с женой, а она всегда в курсе новостей.

– Как историк, что вы можете сказать о последствиях патриотического воспитания, которое сейчас внедряется в школах?

С начала прошлого учебного года в российских школах и колледжах еженедельно проходят “Разговоры о важном” — уроки, которые предполагают общение детей с классным руководителем на темы государственных праздников, семейных ценностей, истории, традиций и культурного наследия России. Однако на самом деле эти уроки нередко носят характер военной пропаганды. Например, в уроке от 7 октября этого года для 10–11 классов учеников просили привести примеры, которые доказывают, что “русский солдат никогда не вступал в чужие столицы как завоеватель”. Одним из примеров, как следует из сценария урока, должен стать ввод войск в Украину.

Несмотря на то что “Разговоры о важном” позиционируются как внеурочные занятия, они обязательны к посещению, подчеркивают в Минпросвещения.

–То “патриотическое” воспитание, которое внедряется в школах, ни к чему хорошему не приведет. Кроме отвращения (с имеющимися исключениями), ничего это не сформирует. Их воспитание сводится к четкому и обоснованному изложению, почему мы должны жить хуже других. А патриотизм (без кавычек) – это когда несправедливость, которая происходит на твоей родине, воспринимается острее.

– Диссиденты советского времени, прошедшие через лагеря, часто говорили, что только там по-настоящему узнали страну. Можете ли вы то же самое сказать о себе?

– Я согласен с диссидентами, но свою страну я по-настоящему еще не узнал. Тут представлен довольно широкий срез общества. Я ведь на строгих условиях содержания сижу, и у меня ограниченные представления о жизни лагеря. Сейчас в отряде всего 7 человек, а плотно я общался с 1520 людьми. Жилая зона для меня – это что-то неизведанное, непонятное.

Больше всего, думаю, узнаешь о себе самом, кто ты есть такой для себя, на что способен для того или другого. Университет жизни. Армия – школа жизни, а тюрьма – университет.

Источник svoboda.org

“Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!” Подозреваю, что этот апокрифический призыв, якобы остановивший в 1941 году немецкую армаду, сегодня знает меньше людей, чем афоризм популярного стендап-историка Томаса Пуэйо о том, что такое Россия: “Это страна, созданная для защиты Москвы”. В известном смысле Россия – это и есть Москва. Москва – это raison d’être России, в которую переименовала себя 300 лет назад Московия. Это оправдание существования империи.

Война в той или иной форме будет продолжаться до тех пор, пока жива империя

Вопреки расхожим представлениям, империя – это не состояние, но процесс: бесконечной экспансии, перекройки границ и распрей с соседями. Империя – это всегда война. А вот война – это не процесс, но, напротив, состояние: мобилизации, милитаризации, чрезвычайщины и насилия, как вовне, так и внутри страны. Возникающий в результате их соединения политический режим – это процесс и состояние. Из этого следует, что империя сама о себе мыслит в пространстве (бесконечный рост), но думать о ней следует во времени (ничто не может длиться бесконечно). Война, напротив, осмысливается всегда во времени (как долго продлится? скоро ли завершится? когда и чем закончится?), но думать о ней так, в сущности, бессмысленно: ведь война в той или иной форме будет продолжаться до тех пор, пока жива империя. Первое есть не просто инструмент второго, но его необходимое и достаточное условие.

Вопреки самокомплементарным рассказам, “тысячелетняя история” России начинается в конце 15-го века, когда завершилось татаро-монгольское иго и Иван III присоединил к Великому княжеству Московскому Новгородскую республику. Именно после этого он присвоил себе титул “государя всея Руси”, хотя “всея Русь” к тому времени уже два с половиной столетия как прекратила свое существование. Претензия на “всея Русь” вполне понятна: новая держава начала претендовать на “свои исконные земли”, которые якобы отпали от нее в результате татаро-монгольского нашествия. Но как историю ни переписывай, как ни апроприируй, факт остается фактом: Киевская Русь и возникшая на руинах татаро-монгольского улуса Московия – две совершенно разные страны, территориально, политически, культурно.

Средний возраст полноценных империй от 300 до 500 лет. Если в этой временнóй проекции взглянуть на Россию, то срок ее давно истек. Московия занималась экспансией с момента своего возникновения. Собственно, созданная и взлелеянная татарами Москва изначально была занята тем, чтобы сохранить полученные при татарах преференции: ресурсы, статус, влияние, а потому стремилась заполнить оставляемый империей Чингиз-хана вакуум, захватывая поначалу “всея Русь” – менее сильные княжества и земли вокруг себя любимой. А затем, подобно тому, как монголы катились на запад, Московия покатилась на восток, пока не достигла Приморья. Ее не остановил даже океан – она перетекла на Аляску. Собственно, России без империи не существовало.

Более трех десятилетий я преподаю вначале американским, затем британским, теперь итальянским студентам курс истории русской культуры. Его я всегда начинал с афоризма одного из ведущих британских историков России Джеффри Хоскинга: Britain had an empire, but Russia was an empire. Я просил студентов подумать о разнице: едва ли не все европейские страны имели империю – Британия и Испания, Италия и Франция, Португалия и Голландия, Германия и Бельгия… И не только европейские – Япония, Китай, Персия… Но что всех их отличает от России, так это то, что они имели империи. Иначе говоря, они существовали и без империй. Британия прекрасно существовала до и после Индии, Италия – до и после Ливии, Франция – до и после Алжира, Португалия – до и после Бразилии и т. д. Эти страны имели/имеют свою идентичность, свою богатейшую и оригинальную культуру, свою долгую историю, в которой империя была лишь эпизодом.

Россия родилась как империя. Она ею исторически была и без нее никогда не существовала

В России это был/есть не эпизод. Ее до/без/вне империи просто не существовало. Россия родилась не из погибшей Киевской Руси, как учили в советской школе (та страна исчезла навеки, распавшись, как какая-нибудь Ассирия), а из возникшей через два с половиной столетия Московии, переименованной в Россию Петром, из разложившейся монгольской империи, в старые территориальные мехи которой она залила новое вино. Просто если Орда шла на запад, Россия все это полое пространство заняла, идя в обратном направлении, на восток. Словом, Россия родилась как империя. Она ею исторически была и без нее никогда не существовала. Естественно, это отразилось на характере этой империи и на том, что она никак не может модернизироваться в нормальное национальное государство.

Вот эта жизнь: безудержный рост молодости (16-й век), бурная зрелость (17-й век), зенит (18-й век). После Наполеона наступает кризис среднего возраста и золотая осень, а к началу 20-го века и вовсе – старость: мягкие цели исчерпались, Россия уперлась во владения и интересы других империй, одолеть которые была не в состоянии. Крах этой империи в 1917 году был естественным и объяснимым. Тогда же наступил конец и других империй – Австро-Венгерской, Германской, Османской. После Второй мировой войны процесс ускорится и последовал крах всех остальных европейских империй – Британии, Франции, Италии, Испании и др.

Крах Российской империи был остановлен большевиками – имперцами, носившимися с химерой “всемирного братства трудящихся”. Именно тогда страна подсела на наркотик – анестезию фантомных болей – перманентную войну. Такой бесконечной гражданской войной был сталинизм, Вторая мировая война, перетекшая в холодную, сменяемую приступами реваншистского ресентимента и гуманитарными паузами (НЭП, разрядка, перестройка) … Сталинизм настолько увлекся имперским строительством, что начал строительство суперимперии, так сказать, третьей кольцевой дороги. Первой были русские “исконные” земли, которыми “приросло” Московское княжество. Второй (МКАД) стали земли, никогда исконными не бывшие (от Польши и Финляндии до Грузии и Армении, от Балтии до Средней Азии, Сибири и Приморья). И, наконец, началось строительство ЦКАД: от Восточной Европы до Китая и Северной Кореи и Кубы. Это уже было следствием действия политической виагры – головокружение от успехов завершилось для кремлевских старцев ожидаемым крахом в 1991 году.

Вся политическая культура современной России – продукт колонизации этой страны Москвой, а затем колонизация ею же и внешнего периметра страны. Проблема, однако, в том, что в Новом, а тем более в Новейшем времени империи нет места. Наступила эпоха национальных государств. Эта эпоха – продукт демократизации современного мира, абсолютно неостановимый процесс, которому Россия, никак не способная найти себе место в истории, бросает очередной вызов. Эта романтическая попытка остановить современность выглядит как совершенно обреченное предприятие. Кажется, в большем историческом тупике, чем сегодня, страна не была никогда, даже в сталинскую эпоху, когда у нее были сторонники среди западных левых интеллектуалов. Сегодня, кроме западных коррумпированных политиков-маргиналов (типа Орбана или Фицо) и восточных деспотов (типа Си или Ким Чен Ына), ее не поддерживает никто. Это, в действительности, адекватное отражение природы политического режима, сложившегося в России за последние 500 лет.

Империя кусками собирается. Кусками и распадается

“Отступать некуда – позади Москва” – вечная проблема российской империи. Всем было куда отступать, а России – некуда. Потому что без империи ее нет. Не удивительно, что она держится за нее мертвой хваткой. Это и позволяет ответить на вопрос: что строит Путин? Одни утверждают, что он возрождает Советский Союз; другие и вовсе пугают тем, что до конца десятилетия он развяжет войну с НАТО. Мне представляется, что, сознавая слабость России, Путин пытается создать вокруг нее очередную санитарную зону, строит новую ЦКАД. Но желающих стать лимитрофами в современном мире не осталось. Вне НАТО есть только Беларусь, Украина, Молдова и республики Кавказа. Новый Советский Союз требовал бы включения этих государств в состав России, к чему Россия не готова. Она явно стремится к превращению этих стран в буферы, управляемые марионеточными режимами, даже такими своенравными и дорогостоящими, как лукашенковский. Не уверен, что этот номер пройдет даже с Беларусью. С Украиной он теперь не пройдет точно. Чем все закончится? Скорее всего, какой-то формой ФРГ/ГДР. С тем же итогом: спустя некоторое время хватка России ослабнет настолько, что она выпустит и этот кусок из своих рук, как вынуждена была три с половиной десятилетия назад выпустить Восточную Европу. Империя кусками собирается. Кусками и распадается.

Основная проблема постсоветских стран состоит в том, что, как бы ни воспевали они сегодня свои национально-освободительные традиции, как бы ни героизировали свою “борьбу за независимость”, приписывая ей великую родословную, свобода на них свалилась. “От Москвы до самых до окраин”, нигде, кроме стран Балтии, которые единственные успели вкусить государственности, она не была выстрадана, не стала результатом борьбы, национально-объединяющим фактором. Она просто свалилась на голову в 1991-м так же, как свалилась в 1917-м. Лишь несколько стран сумели тогда спастись – главным образом те, кто обладал в Российской империи особым статусом (Царство Польское, Великое княжество Финляндское). Остальные в результате большевистской хватки оказались вновь в имперской узде. Не потому, что элиты этих стран не лелеяли мечты о национальной независимости (особенно в Украине и Грузии), а потому, что население в массе своей было равнодушно к идее национальной независимости и национального государства.

Именно здесь следует искать причины того, что мы наблюдаем на выборах в Грузии и Молдове. То, что происходило в течение последних нескольких недель в этих небольших постсоветских странах, – лучшие индикаторы того, как изменился современный мир, свидетельство того, насколько ослабла хватка Запада. Он еще в состоянии прельщать, но уже не в состоянии защищать и проецировать силу. В Грузии этот фактор стал решающим. Партия власти прямо говорит населению: взгляните на Украину – Запад не в состоянии ее защитить, а выбор в пользу Европы означает войну с Россией, в которой Грузия обречена; “европейский выбор” – это прекрасно, но лучше сохранить хотя бы урезанную государственность, чем потерять суверенитет совсем.

Вместо борьбы за страны Запад занимает позицию холодного нейтралитета

В Грузии один бизнесмен скупил страну. В Молдове – другой. Ситуация, когда государство оказалось бессильным перед манипуляциями, когда явно подконтрольные Москве Иванишвили и Шор загоняют свои страны в кремлевское стойло, кажется беспрецедентной на фоне послевоенной истории. Разве у Запада мало ресурсов, чтобы переплюнуть (российские) миллионы, вложенные в выборы Шором или Иванишвили? Разумеется, нет. Но в последние тридцать лет он стал трезвее и реалистичнее в оценке перспектив прогресса в патриархальных обществах, не готовых к модернизации. Вместо борьбы за страны, вместо агрессивного перетаскивания их в свой лагерь Запад сегодня занимает позицию холодного нейтралитета, нередко запирая ворота даже для тех, кто, как сегодняшняя Украина, настойчиво в них ломится.

И в самом деле, после Второй мировой войны США, не колеблясь, подавили многочисленных и сильных союзников Сталина в Западной Европе при помощи плана Маршалла. В 1948 году они, например, практически купили выборы в Италии, финансово поддержав христианских демократов и сумев оттеснить коммунистов (Шор со своей примитивной скупкой голосов нервно курит в сторонке). Зато сегодня крайние леваки сидят в западных парламентах. На протяжении десятилетий Штаты последовательно подавляли исламистов в Турции, позволив теперь расцвести Эрдогану. Они устраивали в Латинской Америке один переворот за другим, зато в 1990–2000-е отдали часть континента левым радикалам – всевозможным Чавесам.

Почему сегодня Запад не помогает Молдове и Грузии? Да потому же, почему перестал бороться с левыми повстанцами в Латинской Америке, поняв наконец, что до тех пор, пока не произойдет решающего перелома в сознании населения, навязывать либеральную демократию архаичным обществам, где доминируют феодальные, а кое-где вообще родоплеменные отношения, совершенно бесперспективно. Войны в Ираке и Афганистане стали хорошим “закреплением пройденного материала”. У таких режимов нет будущего. Каждая страна должна переболеть постимперским синдромом, выстрадать свою свободу, а не получить ее на блюдечке из Петрограда (1917), Москвы (1989, 1991), Вашингтона, Лондона или Парижа. Посмотрите на современные Африку, исламский мир, Латинскую Америку. Привилась на “глобальном Юге” либеральная демократия?

Запомните день, когда почти половина населения Молдовы голосовала против евроинтеграции. И напомните это им, когда (и если), не дай бог, туда придет “Русский мир” и это население в массе своей начнет громко возмущаться тем, что Запад их немедленно не принимает в ЕС и НАТО, не помогает и не защищает. Ведь ровно то же самое до 2014 года было с Украиной. Сегодня мало кто вспоминает, что в 2009 году за вступление в НАТО выступало лишь 12,5% украинцев, тогда как почти втрое больше, 33,9% респондентов, поддержали полноправное членство Украины в ОДКБ. Можно сказать, что в Украине это было до Крыма и Донбасса. Но ведь о Молдове даже этого сказать нельзя: она давно имеет свой Крым с Донбассом – Приднестровье. И все равно лишь 50,35% жителей Молдовы поддержали “европейский выбор страны” – страны, половина населения которой, фактически вся молодежь, живет и работает в Европе, и содержит на заработанное старшее поколение, которое главным образом и голосует… против Европы. Наблюдая сегодня за происходящим в Грузии и Молдове, особо остро сознаешь, насколько безупречно морально и исторически выверенным был “конечный вывод мудрости земной”, к которому пришел Фауст: “Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идет на бой!”

Из войны эта страна родилась, в войне и уйдет в историю

Россия, так и не состоявшаяся как современное национальное государство, является сегодня главным дестабилизирующим фактором Европы. Она сегодня главный “больной человек Европы”. Два столетия назад Чаадаев писал, что она “принадлежит к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок”. Думаю, что это урок невероятной исторической инерции. Только ею можно объяснить упрямое нежелание выйти из колеи, которая раз за разом с предсказуемой повторяемостью приводит страну в исторический тупик. Но эта инерция – результат не лени, а исторической безысходности: империя борется с неизбежным распадом. На очереди – временно замиренный Кавказ, который неизбежно взорвется, подорвав бикфордов шнур других сепаратизмов. Но, как показала текущая война, у России нет ресурсов для сохранения империи. Ее запал весь вышел еще столетие назад. Советская эпоха вызвала надрыв, который в нынешних условиях только углубился.

Когда кончится эта война? Боюсь, вместе с “исторической Россией”. Из войны эта страна родилась, в войне и уйдет в историю. История потому и превратилась в ее главное оружие, что в ней лежит ее основание. И чем скорее она расстанется с этой историей, тем больше она имеет шансов превратиться в нормальное современное национальное государство. Отпустив имперских демонов прошлого. Но не в этом поколении и не с этим правителем.

Источник svoboda.org

Если бы “Предателей” не было, их, наверное, пришлось бы выдумать. Так или иначе, перенос акцента с дня сегодняшнего на день вчерашний и даже позавчерашний имел один очень важный позитивный эффект. Спустя 30 лет, с дистанции, мы получили уникальную возможность, используя “дальнюю оптику”, разглядеть гораздо больше нюансов пресловутых 90-х и их главного камня преткновения – приватизации, чем когда-либо раньше. В этом смысле дискуссия, безусловно, остается полезной.

Для меня таким нюансом стала двойственная природа отрицания приватизации, которое является, на мой взгляд, настолько важным моментом в историческом развитии посткоммунистической России, что может смело претендовать на роль “родовой травмы” эпохи. До развернувшейся по инициативе ФБК “дискуссии о профсоюзах” я, как и многие, видел преимущественно один пласт проблемы, который описывается ассоциативным рядом “несправедливость, жульничество, грабеж”. В этом смысле мое базовое отношение к проблеме вряд ли существенно отличается от месседжа, заложенного в фильме “Предатели”. Разница лишь в том, что тридцать лет спустя у меня появились другие приоритеты, и я не храню в своей душе так долго и трепетно старые векселя. Впрочем, я и идею репараций за колониальные обиды и унижения тоже не разделяю, так что в этом отношении – не показатель.

Но по итогам сегодняшней дискуссии на поверхность неожиданно всплыл иной, ранее не отрефлексированный мною ракурс проблемы. Оказалось, что в отношении к приватизации, – как тогда, в режиме реального времени, так и сейчас, постфактум, – невероятно силен левый, а иногда и просто левацкий подтекст, когда гайдаровско-чубайсовская приватизация отрицается не за то, как она была проведена, а в принципе, как идея. Для достаточно большого числа людей оказалось неприемлемым не то, что богатые и особенно сверхбогатые люди появились в России в результате нечестных манипуляций с государственной собственностью умершего государства, а то, что они появились в принципе. В некотором роде тот факт, что они появились очевидно “спорным” путем (а где это было иначе?), позволяло многие годы не замечать эту левацкую, в целом антикапиталистическую природу неприятия приватизации в России. В том числе, мне самому она тоже до последнего времени была не совсем ясна.

Это обстоятельство во многом проливает свет на причины, по которым тридцать лет спустя волна дискуссии по поводу приватизации и шире – вообще методов повторного внедрения в жизнь капитализма в России в 90-е – поднялась на такую девятибальную высоту. И произошло это в поколении и социальном слое, которых скорее можно обозначить как наследников бенефициаров этих процессов, чем их жертв. Дело в том, что эта вторичная волна отрицания лишь внешне похожа на первичную, которая действительно запитывалась в основном ненавистью к олигархам, обманувшим народ. Сейчас – это повод, а не причина. Причина в росте левых настроений в интеллигентской среде, которые сейчас проявляются гораздо более откровенно, чем в 90-е (тогда этому мешала боязнь быть проассоциированными с коммунистами и вообще с апологией советского режима). Интерес к приватизации сегодня носит явно выраженный антикапиталистический характер, и лишь мимикрирует под протест против “предателей”.

Отсюда и гораздо более широкая поддержка ФБК, чем можно было бы предположить. Навальный – а это, безусловно, его последнее крупное политическое решение, а не самодеятельная инициатива “команды ФБК” – очень четко уловил смену трендов и завещал своей партии пересесть с крестьянской лошадки национализма на трактор, вспахивающий антикапиталистический дискурс. Это в некотором роде римейк “левого поворота” Ходорковского в варианте “двадцать лет спустя”, и поэтому, как всякий исторический римейк, гораздо более радикальный, больше похожий на фарс, чем на трагедию. При этом не могу не отметить на полях, что мысль о “левом повороте”, как правило, приходит лидерам российского протеста именно в тюрьме. Оставлю это замечание как указание на эмпирический факт, требующий в будущем своего теоретического обоснования.

Владимир Пастухов

t.me

Последнее обновление реестра вредителей: директор Росгвардии Виктор Золотов, депутат Госдумы Александр Хинштейн, глава “Роснефти” Игорь Сечин и руководитель соцсети ВКонтакте Степан Кочальчук.

Степан Ковальчук — двоюродный внук путинского банкира Юрия Ковальчука. Семья Ковальчуков контролирует основную часть медиактивов в стране: телеканалы, газеты, ну и самую популярную соцсеть.

Степан в VK отвечает также за «Одноклассники». Его миссия с самого начала заключалась в том, чтобы перед блокировкой YouTube залить ВКонтакте деньгами, переманить туда авторов. В общем, всё ради усиления цензуры Кремля в соцсетях. Ради того, чтобы заводить дела на критиков власти (VK сдаёт своих пользователей силовикам) и удалять неугодный контент. Почитайте подробный материал про Степана в The Bell.

Этому вредителю всего 30 лет. Живёт он в 255-метровой квартире в московском ЖК «Дом на Бурденко», которая стоит дороже 300 миллионов рублей.

Член олигархической семьи, конечно, не на фронте. Это удел других. Вместо этого Степан летает на курорты на бизнес-джетах. К примеру прошлым летом он путешествовал в Турцию на частном самолёте Bombardier Global 5000 [данные погранслужбы].

Также Ковальчук-мл. во время войны (и в перерывах между внедрением цензуры в интересах олигархического режима Путина) проводит время в Дубае.

Ещё один любитель тёплых краёв — бывший телохранитель Путина, а по совместительству директор Росгвардии.

О том, что Золотов предпочитал набираться сил перед разгонами протестных выступлений россиян на Сейшелах, журналисты уже сообщали. Неравнодушие директора Росгвардии к райскому отдыху на островах подтверждается и данными погранслужбы. И не только.

Своё знаменитое обращение к Навальному, который уличил Золотова в коррупции при закупке продуктов, путинский подигард опубликовал 11 сентября 2018 года. Всего через неделю после того, как вернулся из немецкого Ганновера. Через пару месяцев он отправился в Германию вновь. Иронично, что санкции Евросоюз позднее ввел против Золотова именно из-за преследования Навального.

У меня тоже выходили расследования, раскрывающие коррупционные схемы в Росгвардии. После одного из них даже было возбуждено уголовное дело, а отвечавшего за закупки генерала Сергея Милейко и владельца частного подрядчика («Спецшвейснаб»), снабжавшего войска Золотова обмундированием по завышенным ценам, посадили.

Вместе с Золотовым на Сейшелы летал ещё один генерал, бывшая “правая рука” Золотова Роман Гаврилов. “Метла” находила у него несколько квартир, а родственники Гаврилова пользовались дорогим автопарком подрядчика силовых структур.

У семьи самого Золотова расследователи находили имущество на миллиарды рублей.

Неудивительно, что близкий в Росгвардии депутат Госдумы Хинштейн был одним из инициаторов засекречивания сведений из Росреестра.

Хинштейн — автор многих респрессивных законов. В их числе против телеграм-каналов и против Instagram. В общем, вредитель без всяких натяжек. Как всегда у единороссов, не обходится без лицемерия:

Ради чего такие вредители, как Ковальчук, занимаются внедрением цензуры? Золотовы направляют штыки против народа, а хинштейны штампуют репрессивные законы? Чтобы, в том числе, такие друзья Путина, как Сечин, могли дальше разворовывать госкомпании, обкрадывать каждого россиянина.

Радует пока только то, что справедливость частично уже торжествует. Согласно тем же данным погранслужбы, Сечин ещё совсем недавно любил слетать на своём личном самолёте на португальскую Мадейру, в Норвегию, Италию, Испанию и Хорватию. А теперь — всё, нельзя, санкции.

Источник telegra.ph

Спустя два месяца после вторжения ВСУ в Курскую область факт оккупации российской территории стал обыденностью: украинские войска уверенно закрепились, ввели военные комендатуры и распространяют видео о том, как налаживают отношения с местным населением. Стремительное «выдавливание врага», которое обещали пропагандисты, длится вот уже третий месяц. Россияне пытаются не замечать вторжение, как и остальную войну, но бои в Курской области остаются поводом для тревог. Впрочем, отмечает политолог Екатерина Шульман, в условиях автократии россияне в большинстве своем лишены ощущения собственной субъектности, поэтому курские события как «захват территории врагом» их мало интересуют, гораздо сильнее их беспокоит, не приведет ли это к новой мобилизации. Государство устраивает эта апатия, оно продолжает приуменьшать значимость курской операции и выставляет ее как еще одно доказательство того, что Путин сам был бы готов к деэскалации, но лишь «вынужден реагировать» на действия врага.

«Территориальная неопределенность» и «сложившаяся ситуация»

Реакцию политического лидера на любые события можно измерить либо его решениями, либо риторикой. Кого-то назначают или увольняют, отправляют куда-то войска, создают новые структуры или реорганизуют старые. Решения сопровождает публичная риторика: обращения к нации, встречи с подчиненными и населением. Покойный глава Венесуэлы Уго Чавес, например, по многу часов пел и играл на гитаре с экранов национального телевидения — это был его способ публичной коммуникации.

Нельзя сказать, что российский верховный главнокомандующий совсем уж игнорировал происходящее в Курской области. С учетом его свойства исчезать и выжидать, когда происходит нечто незапланированное, говорить о курской инкурсии Путин начал довольно быстро. Первый раз он высказался о произошедшем на совещании с членами правительства уже на следующий день после прорыва границы, 7 августа.

Вторжение было объявлено «очередной провокацией», хотя и «масштабной». Позже оно описывалось как «акт бандитизма и терроризма, направленный против мирных жителей». Этой характеристике способствовало и объявление Курской, Брянской, Белгородской областей зоной проведения КТО — контртеррористической операции. Проведение КТО — ответственность не армии, а ФСБ. Следовательно, это не столкновение двух армий, а борьба ФСБ против неких отдельных террористов и бандитов.

Через неделю после начала курской операции в российском официальном публичном пространстве ее чаще всего называли «сложившейся ситуацией». Обратим внимание на причастие прошедшего времени от возвратной формы глагола: ситуация сама сложилась, от внутренних причин, а не под воздействием какой-либо внешней силы, и случилось это давно — она не сейчас складывающаяся, а уже сложившаяся.

Такие формы «новояза» социальный антрополог Александра Архипова называет смягчающими эвфемизмами — словами и выражениями, направленными на размытие нашего впечатления об опасном, страшном и вредном. На языке Центральной избирательной комиссии, объявившей об отмене выборов в ряде районов Курской области, это было названо «территориальной неопределенностью» (такую фразу можно было слышать в российских СМИ во время чеченских кампаний в конце 90-х — начале 2000-х).

Смягчающие эвфемизмы направлены на размытие нашего впечатления об опасном, страшном и вредном

Одновременно много сообщается о том, как вся страна помогает жителям Курской области, «вынужденным покинуть свои дома» (никто не объясняет, по каким причинам). Каждый, кто в августе пользовался «Госуслугами», мог увидеть два призыва: помочь жителям Курской области, сделав заказ на «Озоне» и Wildberries, а также призыв разместить объявление на «Авито» о готовности бесплатно поселить у себя беженцев.

Почему куряне стали беженцами — не уточняется, но тем не менее каждый гражданин России был уведомлен через «Госуслуги», что в Курской области какие-то неназванные злые силы вредят людям и люди должны теперь оттуда уезжать.

Общая политика, связанная с курской темой, заключается в максимальном снижении видимости. Говорить об этом не запрещено, но надо обсуждать не в контексте войны, а в контексте террористических безобразий. Можно рассказывать о социальной помощи, которую оказывает государство в лице губернаторов, а также российское общество в лице добрых граждан, самоотверженных волонтеров и иных представителей гражданского общества. При этом быстрых результатов ожидать не стоит: будет выдавливание враждебных сил, но не быстро.

Такая риторическая картина сохраняется два месяца, не претерпевая существенных изменений.

Лоялисты против «ястребов»

Известия первых дней об успешном «выдавливании» и многократном «уничтожении» вторгшихся групп врага исходили не от привычных официальных спикеров, а от командира чеченского спецназа Апти Алаудинова. Глава думского комитета по обороне Андрей Картаполов высказался впервые 12 августа, и не о том, как резво российские военные (или спецназ ФСБ) бьют врага, а о том, что нет нужды проводить мобилизацию — адресуясь тем самым к ключевому страху российского общества.

Алаудинов, хотя и занимает официальную должность в Минобороны, выступал скорее как полевой командир батальона «Ахмат». Это вызвало большое раздражение в сообществе ультрамилитаристов и среди российских радикалов — прежде всего по этническим причинам. Им вообще не нравится, когда от имени российского государства высказывается чеченец, и по горькому опыту прошедших лет их заранее раздражают убедительный тон и размашистые описания захватов, уничтожения вражеской техники и личного состава и иные стилистические приметы «тикток-войск».

Ультрамилитаристам не нравится, когда от имени российского государства высказывается чеченец

Телевизионные пропагандистские ток-шоу тем временем предлагали своей аудитории картину парадоксального разнообразия. Кажущийся нам нечленораздельным вой пропаганды можно разделить на два течения: лоялистов и «ястребов» — радикально различные и ненавидящие друг друга группы. По поводу курских событий они столкнулись друг с другом с ошарашивающей свирепостью. Лоялисты — это охранители, любители начальства über alles, а «ястребы» — радикал-милитаристы. Например, бывший депутат Нарочницкая, призывающая к ковровым бомбардировках Курской области, выступает от имени «ястребов», а Соловьев, как это называется в соответствующих кругах, — охранота.

Друг друга эти группы ненавидят куда больше, чем всех либералов и иностранных агентов вместе взятых. У радикал-милитаристов есть еще один объект ненависти: неправильный народ — пассивный, трусливый, занятый потреблением и обустройством личной жизни, не готовый воевать или готовый воевать только за деньги.

Радикал-милитаристы ненавидят «неправильный народ» — пассивный, трусливый, не готовый воевать

Массовый исход жителей из Курской области эту публику тоже возмутил: в их картине мира каждый житель сельского района должен был превратить свою хату в укрепрайон, откопать воображаемую берданку или на худой конец взять в руки вилы, а в финале подорвать себя вместе с захватчиками. Ведь так именно все было во времена Великой Отечественной — полагают люди, имеющие о войне смутное представление, заимствованное из советских фильмов и спектаклей для юного зрителя. Когда ничего подобного в реальности не случается, милитаристы оказываются удивлены и возмущены.

О чем говорят и не говорят опросы

А что же сами граждане думают о происходящем? Прежде чем говорить о реакции «простых россиян», нужно вернуться к вечному вопросу: как возможно в условиях войны, репрессий и цензуры узнавать и оценивать траекторию общественного мнения?

В сфере социального знания существует точка зрения, согласно которой сами термины «общество» и «общественное мнение» обманчивы, так как они создают образ некоего единого социального тела с единым мнением. Ряд коллег считает, что ничего подобного в социальном пространстве не существует, а есть отдельные группы интересов, которые живут в своих пузырях, и у них разный набор ценностей, разные приоритеты и информационные меню.

Почти ни по одному из значимых социальных вопросов мы не увидим ни устойчивого «большинства», ни поляризации (то есть расхождения опрошенных на две равновеликих группы), которая характерна, например, для американского общества. Скорее мы обнаружим группы-«облака», для которых общим будет не собственно мнение, а сохраняющееся представление о мнении социально одобряемом или неодобряемом. Отражение этих представлений мы и получаем из соцопросов.

Почти ни по одному из значимых социальных вопросов мы не увидим ни устойчивого «большинства», ни поляризации

Один из пороков исследований — не учитываются люди, которые отказываются отвечать. Не только в России потенциальные респонденты неохотно участвуют в опросах. У американских коллег 20% response rate считается приличным результатом. В России с началом войны этот показатель упал ниже 10%, хотя потом стал подрастать, но редко превышает 15–16%.

Социологические службы редко раскрывают свои response rates: из тех, что мне известны, регулярно публикует процент отказов только служба Russian Field. В мае–июне они провели 15-ю волну опросов «про СВО», и response rate стал составлять 16,5%, а то и 18%. Если же послушать руководителей «Левада-центра», то, по их мнению, процент отказов с началом войны не стал выше и эффект перекоса выборки в сторону лоялистов (эффект спирали молчания) они не считают значимым.

После начала курских событий многие отметили снижение президентского рейтинга по ВЦИОМу: это рейтинг доверия с закрытым списком (то есть предлагается отметить фамилию того, кому вы доверяете):

Да, на фоне многомесячного сохранения уровня доверия «за 80» снижение его до 75–77% выглядит освежающе — но на «катастрофическое падение» это явно не тянет, напоминая скорее шутку из интернета: «Рейтинг национального лидера рухнул до 99%».

На фоне многомесячного сохранения уровня доверия Путину «за 80» снижение его до 75–77% выглядит освежающе

Характерно, что уровень доверия второму представителю власти — главе правительства — куда более стабилен и не подвергся эрозии в течение сентября. Премьер важен тем, что, не будучи лично популярен или хотя бы известен, выступает не в персональном качестве, как публичное политическое лицо, но как безличностное воплощение выражения «на хозяйстве». На хозяйстве, считают респонденты, все базово в порядке.

Беспокоятся, но не интересуются

Чуть больше информативности можно извлечь не из прямых политических вопросов, а из косвенных маркеров: например, медиапотребления, динамики поисковых запросов в сети, уровня тревожности.

Сколько люди потребляют новостей, что ищут по ключевым словам в интернете, что считают событиями недели и месяца? На этот счет ФОМ приводит интересные цитаты из фокус-групп, а у «Левады» есть данные о прошедших событиях месяца.

Сказать, что Курск вовсе не взволновал граждан, нельзя, но взволнованность эта носила нестойкий характер. Если в начале августа нападением на Курскую область интересовались 39% опрошенных, то при опросе 13–15 сентября интерес к этой теме проявили лишь 12% респондентов, 27–29 сентября — уже всего 6%. В рейтинге запомнившихся событий Курск повысил внимание к «СВО» в целом, которое в 2024 году стабильно пребывало ниже 25% (18% в конце августа, 22% в конце сентября). В первой половине 2022 года эта цифра составляла 60–70%.

У «Левады» в рейтинге событий августа Курск на первом месте с 40%, а «СВО» (война, Украина) в целом — 12%. Данные за сентябрь еще не опубликованы.

В Яндексе поиск по слову «Курск» резко вырос в первые три дня вторжения, потом столь же быстро упал, и его обогнало слово «билеты» (август — сезон отпусков). Потребление телевизионных новостей в дни курской операции не повысилось: более того, в конце августа наблюдался ожидаемый сезонный спад. А вот политический YouTube, несмотря на объявленное как раз в эти дни его «замедление», оживился: политические каналы переживают рост просмотров и приход новой аудитории.

Интересен ФОМовский рейтинг тревожности, в котором приводятся ответы респондентов на вопрос о тревожности окружающих, а не своей собственной, что позволяет более объективно оценить картину либо сказать о себе, не говоря о себе.

Видно, как в начале «событий» тревожность впервые за много месяцев обогнала спокойствие, но уже 8 сентября спокойствие берет свое («выдохнули»). Однако что-то людей продолжает тревожить: ситуация не разрешается, обещанного выдавливания не видно, и в конце сентября тревожных окружающих, по мнению респондентов, несколько больше, чем спокойных.

Эти показатели несравнимы с мобилизационными: тогда уровень тревожности приблизился к 70%. Для сравнения: в начале войны уровень тревожности достигал 55%, а спокойствия — 39%, Курск дал первое превышение уровня тревожности над спокойствием c 11 июня 2023 года: ни пригожинский поход, ни его эффектная смерть граждан не взволновали.

Весь последний год спокойные люди устойчиво превалировали над беспокойными. Две кривые начали сходиться в конце марта 2024 года, когда произошел теракт в «Крокусе»: 44% тревожных и 49% спокойных. Таким образом, Курская область оказалась хуже «Крокуса», но намного менее ужасной, чем мобилизация.

«События» в Курской области взволновали людей больше, чем «Крокус», но гораздо меньше, чем мобилизация

«Левада» сообщает, что 46% опрошенных россиян в августе 2024 года опасались массового призыва на войну (не опасались 48%). В феврале опасались 35% и не опасались 59%. Это максимум с прошлого сентября. При этом, когда началась война, 66% были уверены, что мобилизации не будет и «СВО» обойдется регулярной армией (ведь это пообещал президент), и только 28% опасались мобилизации.

Последние данные «Левады» подтверждают гипотезу о том, что рост уровня тревожности на фоне невысокого уровня интереса к происходящему под Курском — это не что иное, как страх мобилизации, а не страх захвата Курской или Белгородской области вражескими войсками.

Людей тревожит риск мобилизации, а не перспектива захвата Курской или Белгородской области

Если говорить, что враг у порога, то люди поймут это в единственном смысле: будет мобилизация. Поэтому кажущаяся абсурдной публичная риторика с КТО, «очередными провокациями», «ситуациями» и «приграничьем» в значительной степени отвечает народным чаяниям: на «КТО» или «ситуацию» не мобилизуют.

В этом и состоит главная пропагандистская задача. Высокая тревожность, накладывающаяся на усталость, может привести к тому, что в случае объявления любой чрезвычайности дисфункциональны окажутся не только те, кого надо мобилизовывать, но и кто мобилизует. Не только народ разбежится, но хрустнет сама система.

«Как по телевизору сказали». Рутинизация ненормального

Усталые граждане жаждут нормализации и, не обретя ее, готовы рутинизировать ненормальное. Выдающейся способности вытеснять и отрицать все, что не нравится, способствует явление, называемое социологами кластеризацией.

В отсутствие национальной общности люди доверяют только своему непосредственному окружению. По опросам известно, что за пределами семьи, близких и друзей россияне больше всего доверяют коллегам, ассоциируя себя со своей профессиональной группой: врачи с врачами, чиновники с чиновниками, военные с военными и так далее.

Обмен информацией происходит с теми, с кем человек живет и работает. Между самими кластерами очень мало коммуникации. Если это так, то народного единения (с любым вектором) вокруг происходящего в Курской области нет не из-за характера события, а из-за того, что внутри общества нет каналов обмена информацией и мнениями. Это результат работы автократии.

Внутри общества нет каналов обмена информацией и мнениями. Это результат работы автократии

Не следует сводить сложность выявления мнения респондентов в условиях репрессий и несвободы к простым объяснениям: «граждане врут, отвечая в соцопросах», либо «социологи подделывают результаты». И то, и другое неправда. В большинстве случаев граждане не имеют и не обязаны иметь устойчивого мнения по политическим вопросам. Требовать этого от людей не менее инфантильно и наивно, чем ожидать, что они собственноручно «дадут отпор врагу».

Человеку задают вопрос, он не знает ответа, а хочет ответить «правильно». Не только из страха (хотя наличие соответствующих статей в Уголовном кодексе способствует этому): люди — существа социальные и хотят в глазах окружающих выглядеть максимально выигрышно. Дальше человек вспоминает, что говорили другие на эту тему. Если же человеку не с кем поговорить и никто рядом с ним не разговаривает о чем бы то ни было, то мнения у него не возникнет.

В нашей ситуации он, видимо, слышал телевизор, который бурчал у него на кухне во время ужина. Респондент воспроизводит что-то, услышанное оттуда, потому что это точно правильно и безопасно. «Как думаю я? Я как все. А как думают все? Как по телевизору сказали».

Так самовоспроизводится пропаганда: люди пытаются симулировать социальную норму, которую им неоткуда взять, кроме как из телевизора, — все другие инструменты и пространства общности либо не возникли, либо разрушены.

Люди пытаются симулировать социальную норму, которую им неоткуда взять, кроме как из телевизора

Мы еще до войны не отдавали себе отчета, насколько бедно и монополизировано наше публичное пространство. Для такой большой страны с таким грамотным населением, как Россия, у нас прискорбно мало всего, что должно составлять публичную сферу: от университетов до телеканалов, газет, разговорных радиостанций, любых публичных дискуссионных площадок, театров и кинотеатров, книжных магазинов и книгоиздательств, авторов, которые пишут документальную или художественную прозу или стихи, комментаторов, публичных экспертов, выступающих ученых, литературных критиков. Это оскорбительная нищета, и возникла она не сама собой: это результат цензуры, государственного надзора и полицейских репрессий.

«Я — тот, кому угрожают»

В недавних утечках — а на самом деле целевых сообщениях — «люди, регулярно встречающиеся с президентом», сообщают, что нападение ВСУ на Курскую область сорвало переговоры, которые уже начались или готовы были начаться:

«Еще в конце лета казалось, что завершение конфликта возможно в течение полугода-года… На столе были и более глубокие идеи деэскалации — например, не использовать некоторые особо разрушительные виды оружия и не наносить удары дальше определенного расстояния от линии фронта… Однако встреча сорвалась из-за операции Киева в Курской области».

В такого рода сообщениях Россия и ее власти всегда рисуются как субъект, который «еще ничего не начинал», стремится закончить, готов к миру, но каждый раз на самом подходе к соглашению украинская сторона (раньше с подачи заокеанских дирижеров, сорвавших благодетельные стамбульские соглашения, а теперь уже и по собственной злонамеренности) делает нечто, после чего мир снова отдаляется и России приходится нехотя воевать «всерьез».

На следующем этапе уже этот «серьез» окажется не таким уж серьезным: «В Кремле сделали вывод: будем уничтожать государство Украина. Сейчас попахивает боем без правил, обе стороны думают, как сделать друг другу хуже». Какой вывод делали в Кремле до этого, чем были заняты прошедшие три года и является ли это боем с правилами, в ходе которого стороны думают, как сделать друг другу лучше, не разъясняется.

Онтологически картина мира выглядит так: субъект Россия сведен к субъекту Путину. Он же, хотя и является единственным, кто обладает агентностью, не пользуется этим, а действует только будучи вынужден, спровоцирован и загнан в угол. Его обманули («Украина использовала подготовку ко встрече в Катаре в качестве завесы для курской операции»). Если бы он делал «что хотел», действия были бы другими (какими именно, каждый волен вообразить самостоятельно), но каждое действие имеет целью не чего-то достичь, а предотвратить нечто, задуманное другими (Киевом, англосаксами, солдатами НАТО). На вопрос «кто я?» такой субъект отвечает: я есть то, чему угрожают.

Этот делюзиональный модус существования с его специфическим сочетанием бредовости и прагматичности может объяснить «реакцию без реакции» на курские события, так удивившую многих наблюдателей и исследователей российской политической системы. Яркое проявление — термин-паразит «пограничье», имеющий целью отделить «нормальные спокойные места» от дальних краев, где «происходит ситуация».

Термин-паразит «пограничье» призван отделить «нормальные спокойные места» от дальних краев, где «происходит ситуация»

Действительно, с точки зрения политической географии для авторитарной власти главное — это Москва и московская агломерация, а также те регионы, из которых поступают углеводороды — пища системы, то, что образует ее плоть и мускулатуру. Целью авторитарной власти является самосохранение. То, что ему непосредственно не угрожает, — вторично.

Источник theins.ru

Сводить успехи украинцев только к силе западного оружия неправильно. Есть особенности стиля мышления, практик взаимодействия, структуры ценностей, которые с самого начала вторжения помешали оптимистическим прогнозам российских генералов. В долгосрочной перспективе украинцы по сравнению с русскими показывают более высокий уровень жизнеспособности по таким критериям, как оптимизм, креативность, командный тип организации жизни, трудолюбие, мобильность и, конечно, коммуникативные навыки. “Язык до Киева доведет” – украинская пословица. Когда нужно, он доводит и до Лондона, и до Парижа, и до Нью-Йорка, и до Берлина. А до Москвы и подавно.

Даже атаки дронов с украинской и российской сторон, судя по новостям, различаются. Россия использует экстенсивные способы захвата территорий: посылает десятки дронов чёсом в расчете на то, что один-два достигнут цели, пусть остальные собьют. Точно так с людьми: в атаку идут сотни в расчете на то, что кому-то удастся прорваться. Украинская сторона отправляет одиночные дроны, делая упор на анализ информации, планирование и точность попадания. Хотя российская армия постоянно отчитывается о точечных ударах, по-настоящему точечную тактику с единичными прицельными попаданиями (“редко, но метко”) применяет именно Украина.

Украинцы удивили и продолжают удивлять весь мир последние два с половиной года

Знаменитая манера украинцев атаковать, быстро захватывать территорию малыми мобильными группами отличается от старой практики брать числом, а не умением у россиян, несмотря на заветы Суворова. Украинский подход восходит к командному решению проблем с характерным для него распределением функций внутри группы (а не общим приказом для всех), с планированием времени, пути, силы, затрат. “Их же невозможно поймать, они все время в движении!” – жалуются российские генералы в прямых эфирах политических ток-шоу. А что, украинские солдаты должны стоять смирно у стенки, чтобы удобно было целиться? Армия отражает национальные особенности совладания с трудностями. У украинцев это дотошность, экономность и позволительная оригинальность, отход от инструкций в пользу эффективности при решении любых проблем, начиная с бытовых. Это можно обнаружить, если встать рядом с украинцами, чтобы поработать. Внешне они могут казаться медлительными, долго запрягают, но так иногда протекает скрытый от наблюдателя процесс осмысления. Мipкую (укр. думаю) – от слова “мерка”, мерить, а не мечтать.

Сообразительность и креативность украинцев иногда считают в России хитростью и даже обманом, но не талантом. “У них же нет газа, нефти, вот и приходится крутить-вертеть, врать!” – слышала я от людей, которым, кажется, тяжелый интеллектуальный труд, сопровождающий физические усилия, и вовсе не знаком. Думать – дело начальника, считают тут, а наше дело маленькое. Вспоминается пример украинского “короля футбола” из киевского “Динамо” Олега Блохина, которого называли интеллектуалом на поле. Песня “Виват, Король!”, которую бывшие советские зрители помнят в исполнении грузинки Тамары Гвердцители, была посвящена именно ему. Не думаю, что Блохин серьезно относился к такому превознесению. Нарциссический образ позера, склонного к браваде и хвастовству, осмеивается в украинской культуре, считается фальшивым. Любимая кинокомедия украинцев “За двумя зайцами” (В. Иванов, 1961) – про пройдоху и трепача Голохвастова, у которого ничего нет за душой, вроде гоголевского Хлестакова, но в Киеве.

Сосредоточенность, сфокусированность на реальности в радиусе вытянутой руки или ноги выдает гениев практического интеллекта. Они не лезут в глаза, чтобы пóшло понравиться, они следят, где, что, как сделать в связке со своей командой, и боятся потерять этот дар включенности в мир.

Героем войны, неординарной силой оказался простой украинский мужик с тренированным практическим интеллектом, рукастый, сообразительный, опытный и добрый, потому что с утра до вечера он позарез был нужен в мирной жизни, а теперь вот на войне. Герой Украины Александр Мациевский, к образу которого приходится постоянно возвращаться, выглядит как сантехник на перекуре, в вязаной шапке, телогрейке, с сигаретой в углу рта. Он не красуется, не бравирует, не произносит пафосных речей, не рвет на себе рубаху. Он и был сантехником на гражданке, санировал планету.

Креативный человек стоит нескольких стандартно мыслящих

Обыденно он произносит на объектив перед смертью на камеру врага: “Слава Украине!” – клич, который можно перевести на агрессивный язык россиян как “Украина наш рай, а вы все издохните”. Это упорство украинского трудяги противостоит дикости агрессии. Упорство может быть без ненависти, если это не упорство убивать, унижать.

Кросс-культурные различия в поведении и способе решения проблем у разных народов можно видеть еще в детских играх. Европейские дети (немцы, французы) играют по правилам, аккуратно придерживаясь предписаний, и, как известно, европейцы – самые сильные бюрократы, буквоеды, правозащитники. Но, конечно, ценности соразмерности, красоты, гармонии включены в европейскую систему образования. Поэтому они любят устраивать церемонии, красиво сервировать стол, убедительно описывать свои достижения. Украинцы любят удивлять, делают это постоянно и видят в “вау-эффекте» важное достижение. “Вау-эффекту» посвящены тонны академических текстов специалистов по креативности. Удивлять — фишка украинцев. Удивить — значит выйти за пределы стереотипного решения даже в играх по, казалось бы, установленным правилам. Украинцы удивили и продолжают удивлять весь мир последние два с половиной года. Да и внутри нации таких людей много, потому что норма — искать нестандартные ходы, переиначивать, перекраивать, перекрашивать на свой лад – культивируется с детства. Без особой натяжки можно сказать, что бьются две системы воспитания.

Зеленский не без гордости сказал после захвата части Курской области, что украинская армия умеет удивлять. Но не только армия! Например, сам Зеленский, если оглядываться на его биографию, постоянно удивлял. Казалось, что это сценический образ, запал кавээнщика, доморощенного актера, общественного баламута, гражданского активиста и так далее. В Украине много таких заводных, завзятых самоделкиных, которые с энтузиазмом берутся за сложную работу. Украина — это матрица по производству креаций. В этом один из секретов, почему Украина, несмотря на значительное преимущество России по количеству ресурсов, выдерживает напор. Экстенсивному способу решения проблем они противопоставляют интенсивный. Креативность измеряется в количестве вариантов решения задачи. Креативный (свободный!) человек стоит нескольких стандартно мыслящих (рабов, роботов). В России говорят наоборот: “За одного битого (прирученного) двух небитых дают”. Вот вольных украинцев и пытаются обуздать.

Базовая эмоция украинца – спокойствие, сосредоточенность занятого тяжелой работой человека. Некоторые русские ошибочно воспринимают задумчивость как тупость, непритязательность.

Базовая эмоция русского – гипервозбуждение, агрессия. Некоторые украинцы ошибочно воспринимают возбудимость как харизму. Какая из этих эмоций важней для ведения долгосрочной войны? Нахрапом, всем миром, как бурлаки, эй-ухнем, закидать шапками и телами, современную войну не выиграть. Нельзя долго находиться в перегретом состоянии. Такой тип мобилизации связан с последующим продолжительным истощением, хотя в краткосрочной перспективе может обеспечить прорыв.

При этом в РФ декларируется креативная экономика, но что имеет в виду власть, остается догадываться. Нечто вроде импортозамещения? Но в том-то и дело, что креативные люди не грибы, формируются годами, поколениями, любят открытую перспективу и терпеть не могут жить по ранжиру, как предписано сегодняшнему идеальному россиянину.

Украинцы ломают голову над нестандартными решениями, не следуют канону, а интерпретируют его

Когда россияне говорят, что они будут воевать до победы, то кажется, что они имеют в виду ту самую Победу в Великой Отечественной войне или победу в первой Отечественной войне против Наполеона. Они хотят доминировать любыми способами, помня об имперском, советском прошлом. Иначе они себя не узнают, не помнят. Вечный зов национальной идентичности, в которой аккумулировался исторический опыт страны. Если говорить, например, об американцах, то для них важно демонстрировать лидерство. А лидер – это носитель радостных образов будущего. Украинцы же ломают голову над нестандартными решениями, не следуют канону, а интерпретируют его. Такой стиль мышления. Даже украинские церкви украшены таким количеством деталей и интерпретаций, что человеку, который живет по принципу “шаг вправо, шаг влево – расстрел”, это может показаться наглым вольнодумством.

У людей практического интеллекта очень развито пространственное воображение. Это позволяет точнее планировать операции, направлять дроны, предсказывать траекторию движения противника. В Харьковском университете, который средний россиянин посчитал бы провинциальным, работали три нобелевских лауреата. Креативная среда приносит свои плоды, обеспечивает прорывы. Творчество масс проявляется в том, что тысячи малых предприятий что-то делают для обороны, и это позволяет, казалось бы, разрушенной до основания стране восстанавливаться, держаться и даже наступать.

Мораль этой сказки про сметливого мужичка, который дал отпор двум помпезным генералам, в том, что родители, которые хотят воспитать жизнеспособных детей, должны не забивать игрушками детские комнаты до самого потолка, а, наоборот, следить за дефицитом игрушек и гаджетов, учить раздавать излишки и самим придумывать игры, поделки, рисовать, лепить, конструировать, как будто ты первый человек на земле.

У украинцев также развит культ физического труда. В Украине нет гастарбайтеров не только потому, что она бедней. Здесь не считают зазорным тяжелый физический труд. Наоборот, зазорно не работать. Война — это грязная, тяжелая работа. Украинский интеллектуал внешне не очень отличается от аккуратного трудяги и воюет вместе с ним, не прикидываясь равным, а будучи им. Певцы, писатели, актеры, спортсмены в окопах. Нет характерного для российского общества снобизма, общество более монолитно и настроено на совместный труд.

Мобильность украинцев проявлялась в том, что до 30 процентов трудоспособного населения выезжали на заработки, чтобы поддержать свои семьи. И до войны выезжали сотни тысяч украинцев в разные страны мира. Представьте себе, что миллионы россиян не сидят дома, ждут у моря погоды, а пакуют чемоданы и выезжают из страны в поисках лучшей доли. Это не пять процентов в год туристов из России.

Самый знаменитый украинский философ Григорий Сковорода, музей которого разбомбили варвары, был путешественником, а не сидел в кабинете за академическим столом, разложив дорогие письменные приборы. Его кредо “Мир ловил меня, но не поймал” знает каждый школьник в Украине. Оно про важность ускользать от навязанных стереотипов и связей. Сковорода также автор теории о сродном труде, о том, что всякий труд хорош, если человек к нему способен. Путешественником был и самый знаменитый писатель украинского происхождения Гоголь. А очень сильное воображение и наблюдательность позволили ему подметить типичные проблемы российской жизни, характерных персонажей, своеобразие языка. Но самого Гоголя в России воспринимают, кажется, как инфернальное существо, посланца черного мира, в одном ряду с Вием, а не с Пушкиным по уровню витальности, поэтичности и креативности. Наиболее известный его портрет – в черной меланхолии, в черном пальто, где Гоголь напоминает кладбищенского ворона. Губительный и для украинцев, и для писателя стереотип. Есть другой, светлый портрет, где Гоголь открыт и смешлив. Мир поймал его, черный русский мир, но не удержал. Вольный дух дышит, где хочет, и голос его услышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит.

Мистический реализм – это не изобретение Гоголя, а способ познания и самосознания украинца, мировоззрение, в котором светлая и темная стороны мира смешаны, а не противоположны. Темная – это всего лишь пока не изведанная часть жизни, сумрачная, а присмотришься – там сколько всего!

Вот и получается, что россияне сунулись в страну, которую они не знают. Презирают, ненавидят, но как свое зеркальное отражение. Глядящий молча с укором человек – идеальное психоаналитическое зеркало для активации чувства вины. А это всегда неприятно, такое зеркало хочется разбить. Ненависть глаза застит.

Русская поговорка: “Ввяжемся в драку, а там посмотрим!”

Украинцы бы сначала присмотрелись.

Те, кто видит, боронятся от тех, кто слепо ненавидит.

Источник svoboda.org

В конце марта 2022-го я написала колонку “Обыкновенный рашизм” о России с Путиным. Подходил к концу первый месяц горячей войны: мир содрогнулся от преступлений российской армии в Буче; Мариуполь ещё сражался из последних сил, методично ровняемый с землёй “освободителями”. Впереди оказался долгий путь – сотни тысяч смертей, руины, тонны боли (если её вообще можно чем-то измерить), вереницы беженцев, потерявших всё, что можно потерять, пытки, увечья, тюрьмы…

Уже в тот первый месяц было ясно: рашизм – это про смерть, ложь, воспроизводство страха и ненависти, переписывание истории в угоду диктатору. Пришло время добавить к портрету новые штрихи, на первый взгляд, не такие убийственные. На самом деле – не менее страшные. Два с половиной года спустя война стала частью “нормальной жизни” большинства россиян. Как в поразившем меня своим художественным решением фильме “Зона интересов” Джонатана Глейзера о семье коменданта Освенцима Рудольфа Хесса. 1943 год, семья Хесса обитает в “пряничном домике” с зелёной лужайкой и бассейном. Вокруг резвятся детишки, дамы нежатся в шезлонгах, обсуждая последние сплетни и мужей; мужья, время от времени меняющие безупречные военные кители на белоснежные белые костюмы – жара ведь, лето, – судачат о начальстве. И никаких ужасов на экране – только странный звук за стеной, что вплотную примыкает к цветочным клумбам, которые заботливо возделывает и поливает хозяйка райского уголка, выбивается из благостной идиллии. Он раздаётся то совсем тихо, то зловеще громко. Это по ту сторону стены гудят лагерные печи, сжигая ежедневно пополняемый “человеческий материал”…

Путин рассуждает о ядерной войне как о настольной или компьютерной игре

А что случилось? Добропорядочные российские обыватели два с половиной года привычно делают всё, чтобы не слышать, не видеть и не знать о нынешней войне максимально ничего. Даже приход украинских подразделений в Курскую область, даже последние путинские “уточнения” в ядерной доктрине, судя по всему, не могут поколебать их “нормальность”, в которую намертво вплёлся рашизм.

Это своего рода мода на безумие. Путин рассуждает о ядерной войне как о настольной или компьютерной игре. Доктрина, в которой до недавнего времени ключевым словом было “сдерживание”, основанное на понимании, что ядерное оружие неприменимо в реальной жизни, перестаёт быть стратегией, становясь тактикой на поле боя с Украиной: в случае чего можем и “ядеркой” ответить на удар обычными ракетами и дронами. Саму бумагу никто не видел. Хотя это в сегодняшних реалиях и не требуется. План – в голове Путина. Порог снижается. Стратегия утрачена ввиду безумия стратега. И вообще война – “российская традиция”, что Путин доходчиво объяснил тувинским школьникам, проводя в их краях в начале нового учебного года урок “Разговоры о важном”.

Патриарх благословляет россиян на смертоубийство и наказывает служителей церкви, которые проповедуют мир

Впрочем, и о борьбе за мир в Кремле не то чтобы совсем забыли. В тот день, когда Путин в очередной раз вещал о своих ядерных задумках, глава российского МИДа Лавров демонстрировал в ООН чудеса дипломатии: подписал с коллегой из Буркина-Фасо Карамоко Жан-Мари Траоре совместное заявление о неразмещении первыми оружия в космосе. Однако не тут-то было: олимпийская чемпионка по лыжным гонкам Елена Вяльбе, судя по всему, вдохновившись путинскими речами, перечеркнула демонстративное миролюбие, предложив сбросить бомбу на центр Лондона.

Моде нужно соответствовать. В соревновании на самую бредовую юридическую инициативу лидирует законопроект о наказании за чайлдфри. Одновременно школьникам показывают крупным планом видео медицинского аборта.

В моде на аморальность главное слово принадлежит РПЦ: патриарх благословляет россиян на смертоубийство и наказывает служителей церкви, которые проповедуют мир.

Мода на ненависть – любимый тренд пропагандистов. Последний писк от непревзойдённого модника Соловьёва – призыв “вешать малолетних подонков”, обвиняемых в поджогах на железных дорогах, и виселицы расставлять по всей стране – для устрашения.

В моде на насилие тон задают возвращающиеся на побывку с фронта СВОшники. За два с половиной года их жертвами стали почти полтысячи “гражданских”, минимум 242 человека погибло.

Мода на доносительство – непреходящая. И государство держит марку, именем неправосудных законов составляя всевозможные чёрные списки: “нежелательные”, “иноагенты”, “экстремисты”, “недружественные страны”. Из свежего – публичная база врагов России, предложенная вездесущим замглавы Совбеза Медведевым “для прикладных целей”, и непременно с указанием персональных данных. А ещё – утверждённый премьером Мишустиным список стран с “деструктивными либеральными установками”, где, по мнению российских властей, нормальный человек жить не может. Их насчитали больше четырёх десятков, включая США, страны ЕС, Великобританию, Японию, Южную Корею.

И наконец, мода на тупость: “разумфри”. Тут чиновничья мысль просто бьёт ключом. Экс-премьер Чечни Хучиев призывает запретить в школах теорию Дарвина: она, мол, духовно разлагает детей. Главный культурный помощник Путина, создатель новых учебников по “истории” Мединский, заявляет, что 11-летнее образование – непозволительная роскошь. Впрочем, можно и вообще не учиться – ходить по улицам и глядеть по сторонам. В Курске, к примеру, в центре города разместили огромные граффити с цитатами Путина – гуляй и образовывайся. В РПЦ не отстают: предложили девушкам вместо “ненужного образования” рожать в 17 лет. Почин немедленно поддержала сенатор от Челябинской области Маргарита Павлова.

И наконец, вершина разумфри – “служебные люди”.

Президент Курчатовского института Михаил Ковальчук впервые вбросил эту тему молодым учёным, выступая в конце 2022 года “на разогреве”у Путина – перед встречей того с научными дарованиями. Ковальчук вещал о “природоподобных технологиях”, о “прорыве” коварного Запада в деле “выведения служебных людей в нужном количестве” при помощи генетического редактирования из искусственной матки и выращивания их в инкубаторе, как цыплят. Спустя год Ковальчук толкал свою идею российским военным – надо, мол, вооружаться западным опытом.

Хотя, если вдуматься, зачем Кремлю служебные люди, когда в его распоряжении целый служебный народ – то самое послушное большинство, предпочитающее ничего не слышать, не видеть, не знать. Обыкновенный рашизм.

Источник svovoda.org

“Ген рабства” у русских — миф или реальность? Что стоит за “братством народов” и “чистотой крови”? И не связаны ли эти идеи с уничижением человеческого в человеке?

Все русские люди — рабы, все склонны к жестокости и покорности, все любят тиранов. Сколько раз за последние годы я слышала эти слова.

Когда-то перед моими учениками выступал очень интересный учитель истории из Киева и сказал фразу, которую я часто потом цитировала: “Когда я слышу в каком-то утверждении слово „все“, то оно сразу вызывает у меня сомнение”.

Иногда меня спрашивают, как я могу объяснить исторические корни склонности русских к рабству. В ответ на это я даже придумала лекцию, с которой выступаю в разных городах и странах. Она называется “Обречена ли Россия на диктатуру?” (спойлер: я не уверена. За подробностями приходите на лекцию).

А вот Дмитрий Гордон в нашем разговоре спрашивал у меня, верю ли я в существование у русских “гена рабства”. Спойлер: НЕТ.

Но раз уж разговор об этом пошёл, то поговорим о генах и нациях. С одной стороны — простейшее рассуждение:

если бы ген рабства существовал, то тогда, очевидно, потомки тех народов, где в древности были рабы (то есть, практически, всех) — унаследовали бы этот ген, и он бы проявлялся снова и снова. Склонность к рабству и безоговорочному подчинению унаследовали бы потомки древних греков и древних римлян, и жители Британских островов, и потомки жителей Киевской Руси, где рабство тоже существовало.

Или попробуем зайти с другой стороны. Меня часто спрашивают, что я думаю о понятии “братские народы”. С одной стороны, если это выражение используется просто для того, чтобы донести гуманистическую мысль о том, что все люди — братья, то я вполне могу это принять. Но мы знаем, что сегодня столь, вроде бы, безобидные слова, могут становиться оправданием агрессии. Русские и украинцы — братские народы, то есть родные братья, а значит, надо им жить под властью одного “отца”.

Конечно, то, каким образом те или иные политики используют разные понятия и выражения, зависит не столько от этих понятий, сколько от политиков. Можно вывернуть наизнанку любые, самые хорошие мысли.

Но есть в понятии “братские народы” нечто, что меня беспокоит. Здесь заложено представление о том, что люди, населяющие ту или иную страну, связаны, как родственники, как семья, как биологический организм.

Тоже, вроде бы, вполне привычные, даже добрые слова — “мы же все одна семья”, “дружная семья советских людей”. Но отсюда начинается опасная дорожка. Семья предполагает кровное родство, общие гены, передачу каких-то качеств от поколения к поколению…

Значит, и народ объединён общей кровью и общими генами?

ОЙ-ОЙ-ОЙ…

Во-первых, что такое народ? Вот этот самый “ген рабства” — он только у этнических русских? Или у всех россиян? А среди жителей России ведь есть и этнические украинцы, и грузины, и якуты, и евреи. Как тут с генами разобраться?

1.

Биологическая наука, конечно, не стоит на месте, и мы регулярно узнаем нечто новое. Но, насколько я понимаю, на сегодняшний день нет никаких доказательств того, что социальные качества — такие, как склонность к подчинению, любовь к правителю, и даже такие черты, как трусость или жестокость, — запрограммированы генетически.

Историки любят искать истоки жестокости тиранов в их тяжёлом детстве. Вот Сталина отец бил. От него, очевидно, сыну передался ген жестокости.

А Ленина, между прочим, не бил. У них была дружная, хорошая семья. Погуглите “жестокость Ленина” — узнаете много интересного.

Вот первая, выпавшая мне цитата — 1918 год, крестьяне в Пензенской губернии протестуют против продразверстки, то есть, против того, что у них отнимают хлеб, обрекая их на голодную смерть. Дедушка Ленин отправляет телеграмму:

“Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению… Первое. Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше ста заведомых кулаков, богатеев, кровопийц. Второе. Опубликовать их имена. Третье. Отнять у них весь хлеб. Четвертое. Назначить заложников… Сделать так, чтобы на сотни вёрст народ видел, трепетал, знал…”.

Надо ли это понимать так, что родители Володи Ульянова были носителями рецессивного гена жестокости, который проявился у их ребенка? Может быть, какие-то другие факторы сформировали личность Ленина, кроме генов, естественно, на него повлиявших. Может быть, ещё оказали влияние и казнь брата, и книги, которые он читал, и общая идейная обстановка?

Этот вопрос давно поднимался при анализе судеб сексуальных маньяков. Откуда взялась эта перверсия? Передались гены? Но многие из тех, кто совершал ужасные преступления, выросли во вполне нормальных семьях. Во всяком случае, никаких генетических отклонений у их предков не наблюдалось.

Часто исходят из того, что большинство маньяков в той или иной мере в детстве сами подвергались сексуальному насилию. Это по крайней мере даёт некое внятное объяснение тому, что они творили позже. Но вот только далеко не все, кто в детстве подвергался насилию, стали маньяками. Так что даже эта связка не работает. Что-то произошло с человеком, и он стал делать ужасные вещи. Может быть, действительно, произошёл какой-то сбой в его генах. Но значит ли это, что все его предки и все его родственники такие? Что это за байка про Фредди Крюгера, “сына тысячи маньяков”?

2.

А кто такой этот самый русский народ, носитель генов рабства, трусости и жестокости?

“Поскреби русского, найдешь татарина”, — эти слова, которые приписывают разным людям, скорее всего произнес знаменитый консервативный мыслитель Жозеф де Местр, хотя есть и другие претенденты на авторство. Эту мысль толковали и толкуют по-разному, но в частности — как раз в “биологическом смысле” — мол, “татарское наследие”, “татарские гены” передались русским. Вот они — наследники Орды!

Но вообще-то, поскреби русского, и найдешь и угро-финна, и скандинава, и украинца, и еврея и много ещё кого. Люди на протяжении веков столько раз заключали самые невероятные союзы, что давным-давно все перемешались.

Все разговоры о “чистоте крови” попахивают… Попахивают кровью, которая проливается в результате таких разговоров, попахивают депортациями и погромами, попахивают Освенцимом.

3.

В Буче было много солдат из Бурятии. И тут же пошли разговоры об исключительной жестокости бурятского народа. Будете в Бурятии, съездите в Иволгинский дацан, выясните, во что верят буряты.

Почитайте буддийские тексты. Ах, буряты, несмотря на свой буддизм, такие жестокие… Ну да, не то что крестоносцы, вырезавшие половину Иерусалима, и не то что французы и англичане, творившие бог знает что в колониях, и не то что казаки Хмельницкого или гайдамаки.

Люди, вы что? Можно ли найти такой народ, представители которого не совершали бы ужасающих жестокостей? Или не подчинялись в тот или иной момент истории тиранам?

И если где-то этих жестокостей больше, а тираны встречаются чаще, так, может, это определяют обстоятельства социального, экономического, политического порядка? И их надо менять, а не рассуждать о неизменности качеств того или иного народа?

4.

Со второй половины XIX века и до наших дней было и есть много мыслителей, которые воспринимают нацию, как биологический организм — развивающийся, усиливающийся, дряхлеющий. Отсюда разговоры о “молодых” и “старых” нациях. Отсюда представление о передающихся по наследству чертах этноса.

Я на уроках обществознания, когда мы доходили до темы “Этнос”, показывала ученикам фотографию начала ХХ века. На ней — супружеская пара, изысканно одетые, тонкие, умные лица. На вопрос, к какому народу принадлежат эти люди, давались самые разные ответы: евреи, грузины, русские.

Никому не приходило в голову, что это — знаменитые цыганские музыканты Мерхоленко. Ну да, цыгане же не такие, они наркотиками торгуют и пристают на улицах. А цыгане разные. Как и все люди.

Неужели до сих пор есть кто-то, кто серьезно верит, что если ребёнка, родившегося, скажем, в России, сразу после рождения увезут в Америку и он вырастет, не зная о своих корнях, то в нем всё равно “проснётся”, “очнётся”, “прорежется” русское самосознание? Вот если ему будут напоминать о том, откуда он, то тогда, может, и прорежется. Или нет. Всё будет зависеть от окружения, воспитания, обстоятельств и так далее.

Учёные давно заметили — давление общества, как положительное, так и отрицательное — это фактор, влияющий на этническую идентичность. Если все вокруг голосят “Я русский!”, то ты начинаешь верить, что быть русским — лучше, чем быть украинцем. Впрочем, возможно и отторжение.

А если тебе объясняют, что ты происходишь из какого-то “дурного” народа, то одна распространённая реакция — попытаться вырваться из этой ловушки, ассимилироваться, стать как все. Так в разных странах евреи пытались ассимилироваться, чтобы не стать жертвами антисемитизма. Знаю одну маленькую девочку из Петербурга, которая теперь живет в Португалии. На вопрос незнакомых людей “откуда ты?”, она, не задумываясь, ответила: “Из Киева”. Она уже поняла, кем лучше быть в нынешних обстоятельствах.

А есть и прямо противоположная реакция. Расцветающий пышным цветом в Европе антисемитизм сильно способствует развитию моего еврейского самосознания, хотя до последнего времени оно было, прямо скажем, слабеньким. В прошлом декабре я уже зажигала свечи на Хануку и выставляла их на подоконник, чтобы все видели. Опросы показывают, как, увы, увеличивается в Украине радикальный национализм — и это не потому, что у украинцев “ген национализма”, а потому что это понятный ответ на рассуждения о том, что украинского языка и украинского народа не существует. Те, кто раньше, и не думали о том, чтобы ходить в вышиванках, теперь носят их постоянно.

Знаменитый британский социолог Бенедикт Андерсон уже несколько десятилетий назад выпустил книгу о нациях с замечательным названием “Воображаемые сообщества”. Люди, принадлежащие к некоему политическому сообществу, не могут реально представить себе “всех русских”, “всех украинцев”, “всех англичан”. Еще Вольтер поражался, как это можно любить или ненавидеть тех людей, которых ты вообще никогда не видел. А вот ХХ век показал — ещё как можно. Можно говорить о еврейском заговоре и об американских кознях, о русской жестокости и украинском нацизме.

И мы начинаем воображать ту общность, к которой принадлежим (или хотим принадлежать). Начинаем наделять ее некоторыми чертами. А другие сообщества — другими чертами.

Иногда мы используем позитивные представления: все кавказцы гостеприимные, все француженки элегантные. Некоторое время назад (впрочем, может быть, и сегодня, просто не знаю) среди одиноких русских женщин, хлебнувших горя с пьющими мужьями, было распространено представление о том, как хорошо иметь мужа-еврея, потому что он не пьёт и заботится о детях. Я могла бы им рассказать много интересного о евреях-алкоголиках или евреях, бесконечно ходящих налево, разводящихся и бросающих очередных детей после распада очередного брака. И о заботливых и непьющих русских мужьях.

А есть и негативные стереотипы — все евреи жадные, все русские рабы, все кавказцы пристают к женщинам, все украинцы антисемиты.

По сути, об этом же писал великий Карл Ясперс: “Категориальное суждение о народе — это всегда несправедливость; оно предполагает ложную субстанциализацию, оно оскорбляет достоинство человека как индивидуума”. Что характерно, эти слова — из книги, написанной Ясперсом после Второй мировой войны. Называется она “Вопрос о виновности. О политической ответственности немецкого народа”.

И не надо говорить о том, что, да, мол, конечно, везде есть хорошие люди, но вот большинство…

Большинство тоже очень разное. И никто из нас никогда не сможет познакомиться со “всем народом”, даже если этот народ — монегаски.

И не надо говорить о “крови”, “генах”, о более храбрых и свободных народах и тех, кто склонен к рабству. Можно рассказать об истории Англии такое, что всей Восточной Европе мало не покажется.

Давайте различать биологические черты и особенности общественного развития. Потому что биологию мы пока что плохо умеем подправлять и миримся с ней как с данностью. А вот общественные, политические, социальные, экономические условия изменять можно. Это очень тяжелый, медленный, неповоротливый и не всегда успешный процесс. Но он возможен.

И одно из условий его успеха — видеть в каждом человеке — человека, а не “представителя”, не песчинку, покорно повторяющую всё то, что передалось ему с кровью от каких-то загадочных первопредков.

Источник tamaraeidelman.com